Ханский ярлык
Шрифт:
Тверичане посовещались: уступать — не уступать, всё же супротивники.
— Князь узнает, башку свернёт.
— Откуда он узнает?
— Что он, считать не умеет? Было б их с дюжину, не заметил бы, а то всего три лодейки.
А с левого берега ободряли:
— Ребята, мы ведь не за так. Заплотим.
С правого поинтересовались:
— А скоко?
— Скоко запросите.
Тверичане переглянулись, лодьи-то вроде ничейные, отчего ж не продать, раз покупник сыскался. А князю можно сказать: унесло, и всё.
— Гоните гривну.
— Вы что, ребята, за такую рухлядь гривну?
— Она не рухлядь, ей года два-три, ну четыре от силы.
— Давайте
— Чёрт с вами, ташите десять ногат, — согласились тверичане.
И опять, зайдя повыше, голый Дёмка, взяв в рот серебро, поплыл через Волгу. Приплыл отдуваясь.
— Как ты терпишь? Вода-то ледяная.
Новгородец выплюнул на ладонь десять ногат.
— Так я наторённый на холод.
Тверичане посчитали деньги.
— Вообще-то мы продешевили. Ну да ладно, для хороших людей не жалко. Бери, Дёмка, вон ту, крайнюю. Там и весло. Да не знаешь, когда вы на нас сбираетесь напасть?
— А чёрт его знает. Князь не чешется.
— Так что? Так и будем в гляделки бавиться?
— А чё тебе, жить, что ли, надоело?
— Да оно конечно, кому охота лоб под копьё подставлять. Но оно знать бы хотелось, будете али не будете нападать.
— Пока не слыхать. А у вас?
— У нас князь молодой. Петушится, хоть счас в драку. Да вишь, река мешает. Близок локоть, да не укусишь.
Тут один из дозорных сверху громко прошипел:
— Кончайте, идолы! Сотский из шатра выполз.
Новгородец отпихнул лодью, прыгнул в неё, сверкнув гологузью, взялся за весло и ходко пошёл вперерез течению. Когда он перевалил за середину, тверичане вздохнули облегчённо. Один спросил того, на обрыве:
— Ну чё там сотский?
— Отлил и опять в шатёр уполз.
— Наполохал зазря. Не дал с человеком переговорить.
Три недели полки простояли друг против друга, разделённые рекой. Давно уж и Дмитрий Михайлович спал без меча и даже снял брони с себя и днём не вздевал их. Сечью-то не пахло.
А сторожа тверские и новгородские так подружились, что к концу втихаря договорились, что если чей полк начнёт готовиться к нападению, то тихонько упредить супротивников. Не голосом, нет. За голос, если услышат, казнить могут. А просто воткнуть на берегу у воды пышную лозину. Это и будет тайным знаком: берегись, нынче нападём.
Однако втыкать тайную лозину не пришлось. Начались заморозки. К князю Фёдору Александровичу прискакал гонец из Новгорода с грамотой от бояр:
«Князь Фёдор! Снимайся и поспешай сюда. Корелы перебили во граде корельском наших людей и ввели немцев [198] . Пойдёшь на них с дружиной. Юрий Данилович с братом Афанасием уже прибывши. Поспешай как можешь».
198
Корелы перебили во граде карельском наших людей и ввели немцев, — Корелы — прибрежное финское племя; г. Корела (ныне Приозёрск) на берегу Ладожского озера упоминается в летописях с XIII в. С. М. Соловьёв пишет о восстании корелян в 1314 г.: «Они перебили русских, находившихся в Корельском городе, и ввели к себе шведов. Новгородцы, однако, недолго позволяли кореле оставаться со шведами, в том же году они пошли с наместником великого князя Михаила Ярославича, Фёдором, к городу и перебили всех шведов и переветников корелян».
Свернулись скоро. Скатав шатры, погрузили на телеги. Туда же котлы, брони, палицы, мечи тяжёлые и тронулись.
— Фёдор Александрович, теперь-то, поди, можно сказать, зачем мы их сюда выманивали?
— А ты так и не догадался?
— Нет.
— Эх ты, а ещё тысяцкий. Тверца-то в Волгу под самой Тверью впадает.
— Ну.
— Что ну? А хлеб-то на Торжок по ней везут. Ежели б тверской князь с дружиной в Твери сидел, он бы в любой миг мог перекрыть хлебу дорогу. Обязательно бы перекрыл в любой час, когда захотел. А он тут проторчал, карауля нас, а там хлебушек на Новгород тёк. Поди, не один струг под носом у Твери проскочил.
— Ах, вон оно что, — разулыбался тысяцкий. — А я-то...
— Вот самое, — засмеялся князь и подстегнул плёткой коня.
15. НА ХАНСКИЙ СУД
Юрий Данилович с братом Афанасием в сопровождении полусотни гридей прибыл в Новгород в ненастный осенний день. В закрытой плетёной повозке среди подушек и шуб приехала с ним и Стюрка, «зарубившая себе на носу» никогда не отставать от князя во избежание грехопадения.
В многодневном пути от Москвы на ночёвках, случались ли они в веске или в чистом поле, князь забирался в повозке в жаркие объятия наложницы. И едва ль не до полуночи скрипела и покачивалась телега, словно бы продолжая своё дневное путешествие.
Гриди, ночевавшие около, посмеиваясь, негромко зубоскалили меж собой:
— Поехал наш Данилыч в мягком седле.
— Нет шоб нам дал проехаться...
— Вот и усни тут при таком скрипе и пыхе.
— Романец, а Романец...
— Ну чего?
— Ты навроде в этом седле езживал. Как оно? А?
— Идите к чёрту.
Романцу слушать эти ночные скрипы и пыхтенья было особенно горько. Он хорошо помнил ту жаркую близость со Стюркой за поварней, потом счастливейшую покупку. Не забыл её, прижавшуюся у него за спиной на коне, упирающуюся тугими грудями в его лопатки. И что было обиднее всего, что сам же князь сосватал её в жёны Романцу и ту же ночь отобрал. А она? Тоже хороша. Словно и не было ничего меж ними. Помнил, как спустила по лестнице, едварёбра не переломав. Вот сучка! А теперь ещё и взглянуть на неё не моги под страхом потери живота.
Никого не посвящал Романец в эти горькие думы, более того, скрывал их от окружающих, а тем более от князя и самой Стюрки.
Появление Юрия Даниловича в Новгороде было встречено славянами радостно, тем более что он обещал послабления в сборе дани. Погорельцам простил все недоимки. А к корельскому городу, захваченному немцами, отправил с дружиной князя Фёдора, едва тот воротился с Волги.
Фёдор Александрович приступом овладел взбунтовавшимся городом, перевешал и иссёк едва ли не половину его жителей. Объявил уцелевшим, что-де они вновь присовокуплены к Новгороду, и воротился победителем. Успех этот приписывался Юрию Даниловичу, поскольку по его приказу князь Фёдор отправился в поход. Как тут не прокричать ему: «Ты наш князь». Прокричали.
Но случилась одна закавыка, помешавшая настоящему торжеству. Неожиданно заупрямился архиепископ Давыд, который должен был принять от князя Юрия клятву в верности Новгороду и дать поцеловать ему крест.
— Как хотите, но я не могу переступить через крестоцелование великому князю Михаилу Ярославичу, — заявил Давыд.
— Да ты что, владыка, — убеждал его Михаил Павшинич. — Князь Михаил давно расплевался с нами. Когда он был здесь? Не упомню.
— Он в Орде и вполне удерживаем ханом.