Ханский ярлык
Шрифт:
— Никогда! Или я, или он.
Ханский посол невольно чесал в потылице [213] , помня наказ хана. И как ни прикидывал, получалось, что именно он будет виноват в случившемся. Кто бы ни победил. Узбек великим князем-то Михаила назначил и, если Юрий побьёт его (а это, пожалуй, так и будет), то хан с него, с Кавгадыя, и спросит: «Я зачем тебя посылал? Как ты допустил до этого?»
Но если победит Михаил (хотя в это с трудом верится), попрёков хана не избежать: «Как ты допустил до разгрома зятя моего?»
213
Потылица —
Куда ни кинь, кругом клин. Победа любой стороны грозила Кавгадыю неприятностями.
«Чёртов мальчишка, — думал он о Юрии. — Вожжа под хвост попала, закусил удила, ничем его не удержишь. Не был бы ты зятем хана, я б тебе показал».
Так и не мог решить для себя Кавгадый: чья победа для него выгодней? Лучше бы, конечно, опять разнять этих петухов, было б чем похвастаться перед ханом. Но ныне, судя по всему, оба настроены серьёзно и уступать никто не хочет.
Долгое топтание полка на одном месте имеет большой недостаток: снижается боевитость воинов, появляется некое благодушие — а-а, ничего не случится.
Видимо, на это и рассчитывал Михаил Ярославич, выдерживая противника в поле на морозе.
Иван Акинфович предлагал бить союзников по очереди. Начать с москвичей, а потом повернуть на новгородцев. Но князь отмахивался:
— Погодь, погодь. Пусть до кучи сбегутся, тогда и почнём.
Приход новгородцев под Бортнев был встречен Юрием Даниловичем с удовлетворением, хотя и не без упрёков:
— Ну наконец-то явились, — выговаривал он посаднику. — Сколько ж ждать можно?
— Мы надеялись, он пойдёт на Торжок, и там укреплялись. А тут, в чистом поле, и обогреться негде.
— Ничего. Возьмём Тверь, обогреемся.
В шатёр к Юрию Даниловичу были собраны все командиры — тысяцкие и даже некоторые сотские — для выработки согласованных действий.
Романец притащил откуда-то трёхсвечный шандал, возжёг свечи, чтоб было посветлее, и установил его на шаткий походный столик.
— Ну вот, — начал князь, обведя удовлетворённым взором присутствующих. — Мы все в сборе, завтра выступаем на Тверь. Пойдём мы таким порядком...
Увы, каким порядком они пойдут на Тверь, князь сказать не успел. В этот миг в шатёр влетел Иванец с выпученными глазами и заорал:
— Тверцы-ы-ы!
— Чего орёшь? Какие тверды? Где?
— Они из-за леса налетели.
— Там же татары...
Все кинулись к выходу столь густо, что сорвали в дверях полог.
Тверской полк действительно налетел со стороны татар. Налетел неожиданно, когда доваривался в котлах ужин. Кавгадый, не желавший ничьей победы, увидел полк, во много превосходивший его отряд, принял, на его взгляд, самое верное решение: приказал санчакбеям [214] бросить стяги и бежать. И сам поскакал впереди отряда, уводя его в сторону от поля предстоящей сечи. Татарские кони были резвы, тверским конникам удалось срубить у котлов лишь несколько замешкавшихся татар, за остальными лишь взвился белой пылью снежок. Однако нескольких удалось захватить в плен.
214
Санчагбей —
Столь стремительное бегство татар вдохновило конников великого князя, и на московско-новгородский полк они вымчались из-за леса, уверенные в собственном успехе.
Нет ничего губительнее нападения врасплох на лагерь, не то что не изготовившийся к бою, но давно уже забывший, зачем он здесь. Именно долгое стояние москвичей на одном месте и их уверенность в грядущей победе с такими союзниками, как татары и славяне, сослужило им худую службу. Они не сомневались, что тверичане ждут их за стенами крепости, а те свалились как снег на голову.
Прежде чем москвичи успели опамятоваться и взяться наконец за оружие, они потеряли едва ли не половину ратников. Князь пытался повернуть свой полк навстречу врагу, действуя более плёткой и глоткой.
— Куда-а, сволочи?! Куда? — орал он, нахлёстывая людей направо-налево. — В копья! Где копья, гады?!
Но увы, копья у многих были прилажены в шатрах вместо стоек, там же на потниках лежали мечи, где воины почивали ночью.
Лишь новгородцы, только что прибывшие и не успевшие распоясаться, отчаянно сопротивлялись, хоть как-то сдерживая натиск тверичан, этим давая возможность москвичам спасаться бегством. Они горохом сыпались с крутого берега к реке и убегали по льду на другую сторону.
Очень скоро Юрий Данилович оказался во главе новгородской дружины и уже махал не плёткой — мечом, отбиваясь от наседавших на него тверичан. И вдруг сквозь крики, скепанье мечей, ржанье обезумевших коней до него донёсся чей-то крик:
— Князя живьём, живьём берите!
«Это ж про меня, — мелькнула мысль где-то на краю сознания. — Только этого не хватало». Юрий видел, как грузно съехал с седла посадник и упал под ноги коня, как проткнули копьём сотского, пленение его самого не казалось простой угрозой. И тут рядом с князем выскочил на своём Рыжке Романец, крикнул:
— Данилыч, уходим берегом.
И новгородская дружина, теряя бойцов, пошла на прорыв. И пробилась, истаяв едва ли не вполовину. Пробилась во главе с князем.
Михаил Ярославич не велел их преследовать:
— Пусть уходят. К чему нам лишняя кровь... И тут делов хватит.
На поле только что отзвеневшей сечи действительно «делов» было достаточно. Подобрать раненых, пленить уцелевших, собрать оружие, коней, предать земле павших.
К изумлению великого князя, среди пленных оказалась жена Юрия Даниловича и брат Борис. Зная, кто она, Михаил Ярославич приветствовал её поклоном:
— Здравствуй, княгиня. Надеюсь, тебя не ранили?
— Нет, — отвечала сухо Агафья, оглядывая князя недобрым взглядом.
— И ты, Борис, — с укоризной встретил молодого князя Михаил, — забыл мою хлеб-соль. Нехорошо.
— И я, — вздохнул Борис Данилович и покраснел.
25. ПОСЛЕ РАТИ
Победа Твери над Москвой была полная и безоговорочная. В руках Михаила Ярославича помимо рядовых воинов оказалась княгиня московская и юный князь.