Ханский ярлык
Шрифт:
— Нет, Андрей Александрович, — не успокаивался Фёдор Ростиславич. — Пусть он докажет.
— В самом деле, Данила, с чего ты решил, что князь Фёдор это сотворил?
— А спроси племяша нашего, Ваня, — повернулся к соседу Данила. — А ну-к скажи, чего ж ты молчишь?
— Так что уж теперь, — замялся переяславский князь.
— Ага-а, — закричал Фёдор Ростиславич, по-своему восприняв колебания молодого князя. — Чего ж ему говорить, раз его там в то время ещё не было.
— Так, Фёдор
— Ну так где же они?
— Вестимо, тут же убили.
— А може, это твои гриди были, — осклабился Фёдор, садясь на лавку.
— Твои, Фёдор Ростиславич, твои. Ты там, почитай, год сидел, мизинные всех твоих отроков в лицо знали.
— Ну, мизинные мало ли чего не нагородят. Токо слушай чернь-то.
— Нет, ты гляди, — опять вскочил возмущённый Данила. — Кто ж ты после этого, Фёдор? Ты ж самая настоящая змеюка подколодная.
— Князь Данила! — крикнул Андрей, стукнув ладонями по подлокотникам.
— Что Данила, что Данила? Я вот ему дам в рыло, вот и узнает князя Данилу.
— Ты не смеешь бесчестить князя! — кричал Андрей.
Но московский князь уже сорвался с цепи:
— Какой он, к чёрту, князь? Он грязь!
— Ну, знаешь... — поднялся с лавки Фёдор, ободрённый явным заступничество великого князя. — Такого сраму не прощают. — И напнулся за голенище, намереваясь явно припугнуть москвича.
Однако у Данилы засапожник быстрей блеснул в руке, что явилось неожиданностью для Фёдора. И он тут же закричал:
— Видал, Андрей Александрович, он на съезд оружным пришёл.
Однако великий князь не стал оговаривать за это брата, так как понял, что и у Фёдора за голенищем не сучок припрятан, просто он его достать не успел.
— Будет вам, петухи!
Столь бурное и горячее начало съезда не сулило хорошего продолжения. Неврюй не вмешивался в споры, понимая, что здесь правого всё равно не найти. Обид у всех накопилось столько, что дай Бог, чтоб до крови не дошло.
В первый день Бог миловал, до драки не дошло, хотя и не раз назревало. Отпуская братию, великий князь наказал:
— Завтра с утра продолжим. Князь Иван, задержись на часок.
Когда все ушли, князь Андрей поднялся со стольца, подошёл к Ивану, сел рядом на лавку.
— Ну как управляешься, племяш?
— Спасибо, дядя. Хорошо.
— Тебе, Иван, надо после съезда в Орду ехать.
— Зачем?
— Как зачем? Пред очи царя явиться, ярлык на княжение получить. Ныне ты без ярлыка, тебя кто хошь согнать может. А отвезёшь Тохте выход... Надеюсь, ты собрал что-то?
— Собрал, но не всё.
— Ну, скоко есть, вези. Поклонись. Да лучше с женой езжай. Тохта любит, когда с жёнами приезжают,
— Хорошо, Андрей Александрович, я поеду.
За воротами князья Данила и Михаил ждали Ивана, держа его коня. Он сел в седло. Поехали шагом на своё подворье.
— Ну чего он там? — спросил князь Данила.
— В Орду шлёт выход везти и ярлык получить.
— Ну туда, конечно, надо съездить.
— Дядя Данила, Михаил Ярославич, прошу вас, присмотрите за моим уделом, пока меня не будет.
— Присмотрим. Ты оставь наместника кого из бояр. И накажи, чуть что, чтоб ко мне гонца поспешного слал. Мы присмотрим, Ваня, не бойся. Ты токо там не вздумай Тохте на Андрея жалиться, он потатчик его. Андрей-то в молодости там почти два года прожил, видно, и сдружился тогда с ним, ещё с ханичем.
На следующий день съезд резко разделился. И хотя в самом начале Неврюй велел более говорить о всей земле Русской, о желаемом пополнении выхода и особенно хлеба, князья сразу же скатились к обоюдным попрёкам.
С одной стороны за спиной великого князя встали князь Фёдор Ярославский и Константин Ростовский, с другой стороны — князь Данила с Михаилом Тверским и Иваном Переяславским.
Поскольку княжества не имели чётких границ, то при сборе дани невольно или с умыслом сосед залезал в чужой удел и собирал дань с деревень, ему не принадлежащих. В самый разгар препирательств Константин Борисович вспомнил и про Кашинский удел:
— Мой брат Дмитрий, Царствие ему Небесное, подарил князю Михаилу землю, ему не принадлежащую.
— Как не принадлежащую?
— А ты глянь на грамоты метевые — к кому ближе Кашин, к Ростову али к Угличу? К Угличу. Стало быть, это угличская земля.
— Ты что, князь Константин, с коня свалился? — спросил Данила Александрович. — Ростов издревле держал Кашин под своей властью. И князь Дмитрий выделил его в приданое своей дочери Анне, ныне княгине тверской.
— Ну где ж справедливость? От Углича до Кашина можно в день доехать, а от Твери в три дни не доскачешь.
— Это ты у наших пращуров попытай, как это они делили, тебя не спросив. И кстати, ты ж ныне в Ростове сидишь, чего ж за Углич хлопочешь?
Все понимали, чего ростовский князь за Углич хлопочет: там сын его Александр сидит, как ему не порадеть?
— Ох и язва ты, князь Данила, — молвил Фёдор Ростиславич, пытаясь хоть так отомстить за вчерашнее. — Не твой удел, чего нос суёшь?
— Ты бы уж молчал, Фёдор. Сидишь в Ярославле, а рот на Смоленск разеваешь, эвон аж через моё княжество и Можайское глядишь.
— Смоленск — моя дедина.
— Какого ж лешего присох в Ярославле? Он-то ведь не твоя дедина.
— Он мне с женой достался.