Ханский ярлык
Шрифт:
— И чего их мир не берет?
— А шут их знает, чего им не хватает. Жратвы всегда от пуза, порты новые, баб завались, медов — залейся. Так нет же — дай им заратиться.
— Да, братцы, без князей, пожалуй, лучше было. Тишей.
— Не скажи. Ино без них тоже нельзя. Вона отца возьми ихнего Невского, тот не с братьями ратился, а с немцами да свеями. А эти? Тьфу, прости, Господи.
— Ваш татар натакался таскать сюда.
— Вот именно. Дотаскался, что все церкви у нас ободрали поганые, с епископа едва последние
– Че?
— Пограбить, пока племяш в Орде обретается.
Напрасно беспокоился великий князь, что дозорные поуснут. При таких беседах до сна ли? Бдели дозорные, все бдели.
С утра опять отправился Александр Маркович к великому князю уговаривать и наклонять к миру. Однако опять не преуспел. Упирался Андрей Александрович, все допытывался, кто же это донес князю Даниле о его походе?
— Не ведаю, князь,— отвечал Александр Маркович.
Но именно в этом усматривалась некая подвижка в переговорах. Уж не грозится великий князь, а доискивается причин неудач своего похода.
— Ясно, самолюбия перешагнуть не может,— говорил Михаил Ярославич.— Как-то бы пособить ему надо.
— Напасть внезапно, так живо перескочит и через самолюбие, и через все пеньки до самого Владимира,— не соглашался Данила Александрович.
На следующий день решили не посылать к Андрею никого. Выждать надумали. И уж после обеда приехал от него Акинф.
— Ну с чем пожаловал?
— Князь Андрей Александрович готов помириться, но на условии, если Данила Александрович скажет, кто донес ему о походе.
— А этого он не хочет? — мгновенно выставил Данила кукиш.
Акинф смутился, словно это ему предназначалось.
— Я знал, что вы не согласитесь.
— Так чего перся тогда сюда?
— Ну как же, Данила Александрович, так пересылаясь, может, до чего-нибудь и договоримся.
— Он верно говорит,— сказал Михаил.— Правильно, Акинф. Про кукиш ты ему, конечно, не говори, а скажи, мол, думают, сразу решиться не могут.
— Какого черта! — возмутился Данила.— Я ему в нос сам суну. Чего тут думать?
— Данила Александрович, надо ему соломки, соломки подстелить, чтоб не так больно падать было. Неужто не понятно? Езжай, Акинф, так и скажи: думают.
Почувствовав, что великий князь начал поддаваться, они и на следующий день не послали Александра Марковича. Ждали Акинфа. Должен же он явиться за ответом: что надумали?
Тот прискакал опять после обеда, и, судя по всему, гнал коня во весь опор. Подъезжал, широко улыбаясь.
— Ну?
— Подстелили соломку, Михаил Ярославич.
— Кто? Говори толком.
— Новгородцы. Явились за великим князем с неприятным известием. Свей вошли в Неву и на острове строят крепость.
— Ну вот,— засмеялся князь Михаил.— Не было бы счастья, да несчастье помогло.
— Вот пусть на свеях и оббивает себе кулаки,— сказал Данила Александрович.
—
— А нам-то что велел передать братец?
— А вам? Пусть, мол, свеям спасибо скажут, а то бы крепко наказал неслухов.
— А-а, у него вечно с больной головы на здоровую,— махнул рукой Данила.— Передай, что мы желаем ему победы над свеями, чтоб имя отца не посрамил.
— Передам, Данила Александрович,— отвечал Акинф, заворачивая коня.— Счастливо вам.
И почти с места опять пустил коня в елань33.
14. ПОГОРЕЛЬЦЫ
Среди ночи, в самый сон, Михаил Ярославич проснулся от толчка в плечо. Толкнула его жена, лежавшая рядом:
— Миша, кажись, горелым пахнет.
Князь потянул носом, соскочил с ложа, босой подбежал к окну. Крикнул тут же:
— Горим, мать. Скорее оболокайся.
Сам едва успел натянуть сапоги, накинуть кафтан. Порты в РУку, другой ухватил за руку затяжелевшую Анну Дмитриевну, ходившую уже на последнем месяце.
— Бежим!
Выскочили из опочивальни, кинулись к лестнице, а там уж огонь по ступеням наверх полз. Побежали назад по переходу к дальнему окну. Михаил Ярославич ударом кулака вышиб слюду, ухватился за раму, высадил ее. Увидев людей, бежавших к горящим хоромам, закричал:
— Сысой, лестницу!
Но то ли Сысоя не было среди подбегавших, то ли не услышал он в общем гомоне и крике. Князь, обернувшись, сказал жене:
— Аня, жди. Не вздумай прыгать. Я мигом.
Перешагнул через подоконник, прыгнул вниз, в горячке не почувствовал боли. Оказавшись на земле, бросился за угол, там — помнил — лежала под окнами лестница. Схватил ее, трахнул кулаком по переплету окна, закричал внутрь, где спали слуги:
— Горите-е-е!.. Спасайтесь!
С лестницей кинулся туда, где ждала его беременная жена. Приставил лестницу, полез вверх к окну. Увидел ее бледное лицо, расширенные от ужаса глаза. За спиной жены, там, где был спуск вниз, уже появились языки пламени. Огонь выбежал в верхнюю горницу. Протянул руки к жене, схватил ее под мышки.
— Осторожней, Анница. Так, так... Хватай меня за шею.
Взял ее на руки, в голове проскочило испуганное: «А ну, сломится перекладина!» Об этом страшно было подумать, отгонял эту мысль. Медленно спускаясь с одной ступеньки на другую, шептал лишь:
— Господи, помилуй, Господи, помилуй.
Опустил жену на землю. Сказал:
— Беги к Митяихе, не стой здесь. Беги.
А меж тем из нижних окон выпрыгивали слуги, на которых дымились сорочки. По двору бегали гриди, суетились конюхи, визжали испуганно женщины. К князю подбежал дворский с опаленной бородой.