Ханский ярлык
Шрифт:
— Вели принести сыты.
Князь Василий позвал кого-то, послал за сытой. Сел к столу, у которого уже сидел гость, спросил:
— Как здоровье?
— Спасибо, слава Богу.
— У меня слух был, что тебя полонил князь московский.
— Правильный слух.
— Откупился?
— Угу. Откупился, Вася. И чем, думаешь?
– Чем?
— Уделом, брат. Вот так.
— Неужто?
— Еще как ужто, Вася. Проглотила мой удел Москва, проглотила и не подавилась.
Принесли корчагу с сытой, обливные кружки. Святослав сам налил себе, попил, кивнул
— Фалалей, Гаврила, пейте.
Заметив лицо племянника, удивленное бесцеремонностью милостников в присутствии князей, Святослав сказал:
— Это мой тысяцкий Фалалей, а это милостник Гаврила.
— И как же ты теперь, Святослав Глебович?
— Как? Вот прибыл на твой стол.
— То есть как? — насторожился князь Василий.
— А так, Вася. Твой отец — мой брат — имеет стол смоленский. Отчего же я без стола должен быть?
— Но я-то при чем?
— А я при чем?
— И куда ж мне?
— А хотя бы в Смоленск, к отцу. Ты счастливчик, у тебя отец. А мне куда прикажешь? Я полный сирота. Верно? Так почему же я должен болтаться как дерьмо в проруби, а ты благоденствовать на столе?
— Но Брянск — мой город.
— А теперь мой будет, Вася. И не трепыхайся. Ты молодой еще, найдешь себе место. А я стар зайцем-то скакать. Стар.
— Но это уж позволь...— хотел возмутиться князь Василий.
Но Святослав Глебович перебил на полуслове:
— Слушай, Василий, не будь дураком. Вот мигну своему тысяцкому, и ты в мгновение ока живота лишишься. Ты этого хочешь?
— Но это... это ж разбой,— прошептал, бледнея, Василий.
— Точно, Вася. Меня вот так же князь московский к стенке прижал. Куда было деться? Уступил удел, подавись ты, думаю. Зато, может, и жизнь сохранил. Рязанский вон князь уперся, так он его в порубе как котенка придушил. И теперь пожалуйста, Коломна уже московской стала. Тебе что, хочется как рязанцу?
— Но я могу позвать своих гридей.
— Не успеешь, Вася. А ведь я тебе предлагаю миром разойтись. Бери телеги, складывай свое имение, жену, казну... Да, да, и казну, и езжай как стемнеет. Мой тысяцкий проводит тебя. А что касается твоих гридей, они все заперты моими воинами в гриднице. Не позовешь. Соглашайся, Василий, соглашайся, пока я прошу по-хорошему. По-хорошему из любви к брату.
— Но они ж тебя не признают, мои гриди, бояре.
— Признают, Вася. Еще и полюбят. Знаешь, почему? Потому что я никого пальцем не трону, не обижу. Видишь, и тебя не хочу обижать. Прошу по-доброму: пока не зли родного дядю.
Князь Василий отказался собирать обоз для своего убытия, и Святослав Глебович поручил это местному дворскому и своему Гавриле.
А вечером, уже в темноте, князя Василия вместе с семьей и ближними слугами вывезли из Брянска. Сопровождал обоз Фалалей со своими гридями. Перед отъездом Святослав Глебович наказал ему:
— Смотри, чтоб не вздумали твои насильничать над ними.
— Святослав Глебович, я же все придумал. Неужто я стану и нарушать?
Обоз правился на Смоленскую дорогу. Фалалей воротился через два дня, вошел в горницу к князю,
— Что это? — удивился Святослав.
— Казна брянская, Святослав Глебович.
— Ты что? Ограбил его?
— Зачем, князь? Увел тихо, мирно. Они если спохватятся, так в Смоленске уж.
— Нехорошо, Фалалей,— сказал, тая усмешку, князь, и тот понял все наоборот.
— Я подумал, Святослав Глебович, чем же ты будешь расплачиваться с нами? Ведь ты ж по десять гривен обещал.
— Да, это верно, Фалалей, обещал. Я как-то не сообразил. Но что ж он так казну спрятал, Василий-то, что ты достал ее?
— Э-э, нет, он хорошо спрятал, очень хорошо. На дне бочки была, под тряпьем разным. Поэтому и думаю, что не скоро хватятся, в Смоленске разве заглянут.
— А признайся, Фалалей, с такой казной не хотелось тебе на волю рвануть? А?
— Хотелось, князь,— признался Фалалей.— И ребята звали.
— Так что ж ты?
— Ну, наперво тебя пожалел, Святослав Глебович, как ты тут без меня да без казны будешь оборачиваться. Ну, и потом посчитал, что лучше тысяцким быть, чем татем. А? Больше уважения.
— Правильно посчитал, Фалалей,— засмеялся князь.
5. ДВУХКУННАЯ ПОКУПКА
Родион Несторович отгрохал себе дворец за Неглинной не хуже княжеского. Мог бы и лучше, но умный боярин понимал — задевать самолюбие князя себе дороже. А потому, давая наказ городовику-строителю на постройку хором, так и сказал:
— Пусть будет чуть пониже, чуть поменее, но не хуже, чем у самого.
Терем отстроили, отстрогали и резьбой изукрасили, что пасхальное яичко. Двор загородили, ухватив земли десятины три. Оно и понятно, тут и конюшни, сараи, амбары, кузницы, медовуши, клети жилые для челяди, поварни и даже собственная ткацкая и бондарня. Мало того, вокруг подворья боярского настроили своих клетей его слуги и собственные гриди. Срубили и свою церкву.
Родион Несторович, приведший с собой из Киева чуть ли не две тысячи душ и оттого ставший в Москве вторым человеком после князя, имел среди челяди мастеров почти по любому ремеслу. Кузнецы его могли что угодно отковать: и меч, и копье, и топор. Древодельцев было у Родиона своих около двух десятков. Оттого и отстроился он быстро. Своя ткацкая, свои швецы у боярина, могут такие порты, или кафтан, или даже шубу сшить, что не угадаешь, московского они пошива иль царьградского.
На новоселье свое пригласил Родион Несторович князя Юрия Даниловича с ближними боярами. Приехал высокий гость вершним в сопровождении тысяцкого Протасия и нескольких милостников. Хотел Родион встретить князя у ворот, да приворотный сторож-разиня не успел загодя предупредить хозяина, пришлось встречать у крыльца.
— Ну, кажи, как устроился,— сказал Юрий Данилович, слезая с коня и передавая повод подбежавшему слуге.
— Милости прошу, дорогой князь, в хоромы, откушать хлеба-соли и медов наших,— расплылся боярин в лучезарной улыбке.