Харбин. Книга 1. Путь
Шрифт:
– А представьте себе, ничего! Я выбрался из своей ямы и увидал его. Он лежит и, гляжу, даже пытается приподняться, эдак на локтях. Сами понимаете, мы привыкли ко всяким положениям смерти, но тогда она только повисела над нами и уже куда-то улетела, наверное, искать себе другую жертву. А человек был жив и даже не ранен, у него только были начисто срезаны подмётки сапог, и из них торчали, никогда этого не забуду, розовые ступни. Я тогда даже подумал про смерть, что, мол, о! неудачница! А доброволец тряхнул головой и сел, его кепка лежала чуть поодаль, она была вся изорвана и растерзана, как будто бы её грызли собаки.
Байков ещё продолжал смеяться, а Устрялов спросил с серьёзным видом:
– И что, так бывает, чтобы снаряд разорвался под ногами у человека, и только срезал у него подметки с сапог, и даже сорвал кепку, а человеку при этом – ничего?
Байков немного упокоился и ответил за Адельберга:
– Бывает, Николай Васильевич! Всякое бывает! Помнишь, Саша, – он обратился к Адельбергу, – у нас под Львовом одному прапорщику снесло половину черепа? Помнишь? Скальпировало и даже мозг оголило? Так он ещё трое суток жил. Представьте себе, сидел на лазаретной койке, выковыривал кусочками свой мозг и ел его. Помнишь? Потом, правда, умер!
Устрялов услышал это и даже отодвинул рюмку, которую уже намеревался выпить.
– Разные бывают случаи. Бывают и такие, что вспоминать не хочется. Саша, ты не ездил в полк, который стоял в лесу, и его накрыла австрийская тяжёлая артиллерия, в каком же году-то это было? – Байков задумался. – Вот так! Уже и запамятовал!
– Нет, но я помню этот случай по сводкам!
– Вот там было – не приведи господь! Действительно смотреть было страшно. Думали, что густой лес укроет и спасёт, а всё вышло наоборот. Крупнокалиберные снаряды превратили лес в острые иглы и спицы. Стволы расщепило, людей рвало не только снарядами и осколками. Снаряды разрывали деревья, а те разрывали людей, да ещё как, – представьте себе тела или части тел, нанизанные на расщеплённые стволы, как на зубочистки, только гигантских размеров. Весь полк был уничтожен. Не осталось даже раненых. По крайней мере, пока мы туда добрались, точно никого не осталось, а шли-то всего часа три! Вот как бывает. Но и это, скажу я вам, не самое страшное.
– А что же?
– Сотни целёхоньких трупов, сваленных на городской площади: дети, женщины…
– Это ты про киевскую ЧК?
– Про неё, родимую! А вы сожалеете, что в Москве может умереть Ленин… и что-то начнется…
– Ладно, господа, что мы всё старое перетряхиваем, может быть, ещё одну партию?
– Спасибо, Александр Петрович, но уже поздно. Моя супруга, думаю, скоро засобирается, – сказал Устрялов и всё-таки выпил свою рюмку. – Думаю, что мы не успеем, так, может быть, лучше оставшееся время провести… поговорить?
– Поддерживаю! – сказал Байков. – Давайте, господа, нальём нашему победителю, и пусть он продемонстрирует своё искусство. А? Кузьма Ильич? Что вы там держите…
Все посмотрели на Тельнова, он уже собирался подсесть к столу, но остановился и сказал:
– Это вы всё германскую вспоминаете! Там просто было – не с народом, с иноверцами воевали, а вы Гражданскую вспомните!
Адельберг, Устрялов и Байков удивлённо переглянулись.
– Нет, Кузьма Ильич, мы Гражданскую и вспоминаем, вы не присутствовали, но только не про тех казачков, как вы изволите их называть!
– Да, Кузьма Ильич! Согласен! – сказал Байков. – И в германскую мы не с иноверцами воевали, а с теми же христианами, кого вы там нашли иноверцами?
– Нет, господа, эдак мы далеко уйдем, – произнёс Адельберг и уложил карты в деревянную коробку, где уже лежали мелки и щётка для чистки сукна. – Я, Кузьма Ильич, тоже иноверец! И Анна Ксаверьевна!
Тельнов понял, что сказал что-то невпопад, и смутился:
– Я не это имел в виду, Александр Петрович! И вы, и Анна Ксаверьевна…
– Я лютеранин, а Анна Ксаверьевна – католичка, так что ж вы имели в виду… – Адельберг внимательно смотрел на старика, тот смущённо молчал. – Опасная тема, не стоит продолжать. Покажите нам лучше ваши письмена.
Тельнов вздохнул, как будто бы почувствовал свою вину за что-то, и положил на стол несколько дощечек с иконами. Устрялов и Байков взяли по одной и стали разглядывать. Кузьма Ильич в это время то пытался встать, то снова садился.
– Вы, Кузьма Ильич, не переживайте. – Байков рассматривал иконку со всех сторон. – Изрядная работа, должен вам сказать. Я не специалист по иконописи, но, по-моему, вы их пишете, как на холсте, грунтуете, а потом пишете маслом, так?
Тельнов кивнул.
– Так вот, дерево – не холст, оно впитывает воду и делает это постоянно, то впитывает, то подсыхает, а краска трескается и облетает. Правильно? И вам приходится поверху подновлять!
Тельнов кивнул.
– А вы попробуйте всю доску покрыть лаком, как это делают китайцы, не пробовали?
– Нет!
– Так попробуйте. Этим самым вы доску как бы законсервируете. А по лаку пишите! Я думаю, так будет долговечнее, и краски будут много лет сохранять свою яркость и будут крепкими. Вот такой мой совет вам – за прикуп! А так, – Байков взял из рук Кузьмы Ильича другую иконку, – на мой взгляд, очень хорошо. Саша! – Он обратился к Адельбергу. – Скажи Кузьме Ильичу, как по-китайски будет лак?
– «Ци»! – сказал Адельберг, посмотрел на Тельнова и увидел его смущение. – Ну вот, господа, – мы провели – как это называется в Советской России? – «ликвидацию безграмотности»? Да? Николай Васильевич?
Устрялов тоже вернул Тельнову иконку:
– Да! Это так и называется – «ликбез»!
«Лик, бес» – «ликвидация бесов», – мелькнуло в голове у Тельнова.
Адельберг, довольный тем, что ему удалось вывести Кузьму Ильича из смущения, обратился к Устрялову:
– Николай Васильевич! Мы с вами не закончили о последних новостях «оттуда». Я с этим своим Симбирском увёл вас в сторону…
– Саша, – перебил его Байков, – ты, надо сказать, так красочно всё поведал! Я с удовольствием слушал! Ты хороший рассказчик! Тебе бы написать это всё, а Николай Васильевич помог бы опубликовать! Как идея?
Адельберг усмехнулся:
– Нет, Николай! По писательской части у нас ты. Если хочешь, могу подарить сюжет.
– Шутишь, Александр, чужого не берём-с! Да! Так что там, в Советах? – И Байков перевёл взгляд на Устрялова.
– Возможно, скоро не станет Ленина, – спокойно ответил тот.