Харчевня в Шпессарте
Шрифт:
– Смотрите! Все это он постепенно наворовал у меня, негодяй!
– воскликнул он, и люди с отвращением глядели на пойманного и восклицали: "Такой молодой, красивый, а уже испорченный! В суд его, в суд, пусть отведает палочных ударов!" Полицейские потащили его, и огромная процессия людей всех сословий примкнула к ним. Они кричали: "Смотрите, вот красавец-слуга с базара; он обокрал своего хозяина и сбежал от него; он украл двести золотых!"
Начальник полиции встретил пойманного с мрачным лицом; Саид попробовал защищаться, но чиновник приказал ему молчать и выслушал только маленького купца. Он показал ему мешок с деньгами и спросил, не у него ли украдено это золото; Калум-Бек клялся, что это так, и хотя эта ложная клятва и помогла ему присвоить себе золото, но красавца-слугу, которого
– По закону, который несколько дней тому назад по воле моего державного господина, калифа, стал еще суровее, каждая кража, превосходящая сто золотых и совершенная в пределах базара, карается вечной ссылкой на пустынный остров. Этот вор попался очень кстати; он пополнит собой число таких молодцов до двадцати; завтра мы погрузим их на барку и отправим в море.
Саид пришел в отчаяние, он умолял чиновника выслушать его, позволить ему сказать калифу только одно слово, но тот оставался неумолим Калум-Бек, сожалевший теперь о своей клятве, также просил за него, но судья остановил его:
– Ты получил свое золото и можешь успокоиться; ступай домой и веди себя смирно, не то я за каждое противоречивое слово оштрафую тебя на десять золотых.
– Озадаченный Калум замолчал, судья сделал знак, и несчастного Саида увели.
Его бросили в мрачную и сырую темницу; девятнадцать горемык уже лежали там на соломе и встретили своего товарища по несчастью грубым хохотом и проклятиями по адресу судьи и калифа. Как ни ужасно представлялось ему будущее, как hf угнетала мысль быть сосланным на необитаемый остров, его все же утешало сознание, что на другой же день он покинет эту тюрьму. Но он жестоко ошибался, предполагая, что его положение на корабле будет лучше. На самое дно трюма, где нельзя было выпрямиться, столкнули всех двадцать преступников, и там они толкались и дрались из-за лучших мест.
Подняли якорь, и Саид заплакал горькими слезами, когда корабль тронулся и повез его вдаль от родины. Только раз в день давали им немного хлеба, фруктов и глоток пресной воды, а в корабельном трюме было так темно, что каждый раз, когда пленников кормили, приходилось приносить огонь. Почти каждые два-три дня кто-нибудь среди них умирал, - так зловреден был воздух в этой плавучей тюрьме, и Саид уцелел только благодаря своей юности и железному здоровью.
Уже две недели пробыли они в море, когда в один прекрасный день волны заходили сильнее и на корабле поднялась необычайная суматоха и возня.
Саид догадался, что поднимается буря; это было ему даже приятно, так как тогда он надеялся умереть.
Корабль все сильнее бросало из стороны в сторону, и вдруг с ужасным треском он сел на мель. С палубы доносились крики и вой, смешавшиеся с ревом бури. Наконец все опять затихло, но в то же время один из каторжников обнаружил открывшуюся в трюме течь. Они стали стучать в люк над ними, но никто им не ответил. Когда же вода хлынула еще сильнее, они соединенными усилиями надавили на люк и взломали его.
Они поднялись по лестнице, но наверху не нашли ни одного человека. Весь экипаж спасся на лодках. Большинство каторжников пришло в отчаяние, так как буря свирепствовала все сильнее; корабль трещал и погружался в воду. Еще час провели они на палубе и в последний раз поели припасов, найденных ими на корабле, затем буря опять возобновилась, корабль сорвало со скалы, на которую он наскочил, и разбило в щепки.
Саид уцепился за мачту, и когда корабль рухнул, он все еще держался за нее. Волны швыряли его из стороны в сторону, но, двигая ногами, он все еще находился на поверхности. Так проплавал он, все время подвергаясь смертельной опасности, около получаса, тут дудочка на цепочке выпала из его платья, и он еще раз решил попробовать, не зазвучит ли она. Одной рукой он крепко держался за мачту, а другой поднес дудочку ко рту, подул в нее, раздался звонкий и чистый звук, и мгновенно буря улеглась, волны сгладились, словно на воду вылили масло. Ему стало легче дышать, и он стал было оглядываться, нет ли поблизости земли, как вдруг мачта под ним странным образом разъехалась и зашевелилась и, к немалому своему испугу, он заметил, что сидит
Солнце начинало уже садиться, когда Саид увидел в туманной дали большой город, минареты которого показались ему похожими на минареты Багдада. Мысль о Багдаде была ему не очень приятна, но его доверие к добрейшей фее было так велико, что он не сомневался, что больше не попадет в лапы презренного Калум-Бека. Приблизительно в миле от города и совсем близко от берега он увидел великолепный загородный дворец, и, к его немалому удивлению, рыба повернула именно к этому дому.
На крыше дома стояло несколько нарядно одетых мужчин, а на берегу Саид увидал множество слуг, и все они глядели на него и от удивления всплескивали руками. У мраморной лестницы, ведшей от самой воды к увеселительному замку, дельфин остановился, и не успел Саид поставить ногу на ступени лестницы, как рыба бесследно исчезла. В то же время несколько слуг сбежали с лестницы, от имени своего господина попросили его подняться наверх и предложили ему переодеться в сухое платье. Он быстро переоделся и последовал за слугами на крышу, где нашел трех мужчин, и самый высокий и красивый из них, приветливо и благосклонно улыбаясь, пошел ему навстречу.
– Кто ты, таинственный чужестранец?
– сказал он.
– Ты, обуздавший морскую рыбу и управляющий ею так же искусно, как хороший наездник управляет своим боевым конем? Волшебник ты или такой же человек, как мы?
– Господин, - отвечал Саид, - последнее время мне приходилось плохо, и если это вас интересует, я расскажу вам все.
– И он заговорил и рассказал трем мужчинам свою историю, начиная с того мгновения, как он покинул дом отца, и до самого своего чудесного спасения. Часто они прерывали его, выражая свое удивление и недоумение; когда же он кончил, хозяин дома, который его так приветливо встретил, сказал:
– Я верю твоим словам, Саид! Но ты рассказывал нам, что в состязании выиграл цепь, и что калиф подарил тебе кольцо. Не можешь ли ты показать нам их?
– Здесь, на сердце своем хранил я обе эти вещи, - сказал юноша, - и лишь вместе с жизнью согласился бы я расстаться со столь дорогими для меня дарами, ибо я считаю, что совершил славный и прекрасный поступок, спасши великого калифа от рук убийц.
– С этими словами он вытащил цепочку и кольцо и передал и то и другое мужчинам.
– Клянусь бородою пророка, это оно, это мое кольцо!
– воскликнул высокий красивый человек.
– Великий визирь, обнимем его, ведь это наш избавитель. Саиду показалось, что он видит сон, когда эти двое обняли его, но он тут же упал на колени и сказал:
– Прости меня, повелитель правоверных, что я так говорил в твоем присутствии, - ведь ты не кто иной, как Гарун аль-Рашид, великий калиф багдадский!
– Да, это я, твой друг!
– отвечал Гарун.
– И отныне твоя печальная судьба изменится. Следуй за мной в Багдад, оставайся среди моих ближайших друзей и будь одним из моих верных советчиков, ибо ты действительно доказал в ту ночь, что Гарун тебе не безразличен, и не каждого из своих вернейших друзей решился бы я подвергнуть такому испытанию!