Хардкор белого меньшинства (сборник)
Шрифт:
Ну, мы и пошли.
Точнее – потащились, ему каждые четыре-пять шагов остановка для отдыха требовалась. Но – дошли.
Я ему помог на подоконник влезть, усесться. Достал сигареты, чиркнул зажигалкой. Гляжу, а у него в глазах – такая тоска… Даже мне страшно стало…
– Что случилось-то, Егорий? Вроде как – все в порядке, легко отделался. Такие вещи, по идее, только должны вкуса к жизни добавлять, а ты – тоскуешь…
Вздыхает, морщится.
– Да я, – затягивается глубоко сигаретой, выбрасывает добитый до самого фильтра окурок, медленно выпускает тонкую струйку дыма, – Димон, здесь на такое насмотрелся – жить
– Ничего себе, – смотрю на него внимательно, – и что же ты такого мог тут увидеть?
– Да все то же самое, – отворачивается. – Вот ты, к примеру, знаешь, что фактически у любого человека в момент смерти расслабляются сфинктеры? И как ты ни живи, к чему ни стремись, что ни делай, как правильно ни выстраивай свое бытие, – все одно кончишь где-нибудь на больничной койке. В лучшем случае – без сознания. А может, и с воплями и таким скулежом, что просто звиздец, как стыдно заранее. В говне, поту и крови. И запах будет при этом стоять такой, что даже твои близкие от того, что от тебя останется, ломанутся, как подорванные… Понимаешь? Как ни живи, что ни делай – финал все равно таким будет. С вариациями, разумеется. Но по смыслу – какая разница…
И – замолчал.
Я тоже молчу.
Потом залез в карман, достал еще две сигареты.
Прикурил, одну ему в уголок губ вставил.
– Ну, и что дальше? – спрашиваю.
– А откуда мне знать, бБог (? – так по тексту). Если он еще есть, разумеется. Хотелось бы, конечно, чтобы был, да что-то не очень верится…
– Мне, – морщусь, – к сожалению, тоже. И что теперь?
– Не знаю, – вздыхает.
– Вот и я, тоже не знаю. Так что давай докуривай, да я тебя обратно в палату поволоку. Тебе там парни гостинцев собрали – всем Склифом не сожрете…
Он промолчал, и, не знаю уж, показалось мне или нет, но, вроде как, одна слезинка у него на краю глаза все-таки блеснула. За очками не разглядишь.
Да и какое, в принципе, мое собачье дело?
…Вот ведь, блин.
Уже почти два года прошло, а как сейчас помню…
Пожал ему руку, кивнул бармену, чтобы нес пинту «Гиннеса», подсел за столик:
– Так все-таки что с «идиотами»-то?
– Да все в порядке, – кривит губу, – что ты за них переживаешь-то так? Ушли своим ходом. Ты лучше скажи, на футбол в субботу идешь? Дерби все-таки…
– Иду, – киваю, – на ВИП. Что-то в последнее время стал комфорт ценить…
Он кивает понимающе:
– А я – все равно на террасу. На ВИПе с драйвом беда. А футбол без драйва, сам знаешь, все равно, что секс в презервативе. Вроде все то же самое, а радости никакой…
Я усмехаюсь в ответ, и мы некоторое время просто молча пьем пиво, иногда поглядывая в окно.
Пятница сегодня, конец недели.
Вот-вот уже наши должны начать в паб подтягиваться.
Наконец я все-таки закуриваю и решаюсь:
– А скажи, Егор, ты тот наш разговор в Склифе помнишь? Ну, в курилке…
Он кривит губу и утыкает лицо в кружку пива.
Потом подымает глаза.
– Помню, – хмыкает. – Забудешь такое…
– И как? – интересуюсь.
Он жмет плечами:
– А никак. Привыкнуть к этому невозможно. К тому, что рано или поздно все равно сдохнешь, я имею в виду. Я просто научился с этим жить. Знаешь, как некоторые люди живут с мигренью. От нее ведь лекарств-то никаких нет. А боли,
Молчу, только киваю, соглашаясь.
– А ты? – спрашивает.
– А я пока еще не знаю, старик. Думаю, что разберусь, но пока – не получается…
Он вздыхает:
– Херово тебе, наверное…
– Да уж, – кривлюсь, – не сахар. Как, в принципе, и тебе. Херня, прорвемся…
– Обязательно, – кивает, – прорвемся. Куда ж мы, старый, с этой чертовой подводной лодки с тобою денемся. А сейчас пока – давай водки, что ли, выпьем, а?
– Думаешь, поможет? – усмехаюсь.
– Ну, – ехидно поблескивает стеклышками очков, – по крайней мере, точно – не помешает. Согласен?
Я ненадолго замолкаю и смотрю в окно. Там, кажется, опять начинается дождь. Мелкий, осенний, противный.
– Да кто ж, – вздыхаю, – может с такими фактами-то спорить. Тем более, с твоей-то аргументацией…
– Да, – ржет, – это – верняк. Я иногда умею быть просто чертовски убедительным…
Он встает и идет к стойке делать заказ. У нас так заведено: кто предлагает выпивку, тот и расплачивается.
А традиции – надо чтить и уважать.
Даже если им всего без году неделя и мы их сами себе придумали…
… А дождь за окном, кажется, все усиливается и усиливается.
Он теперь долго будет идти.
Почти целую вечность.
До самого снега…
ПАБ «ДОХЛАЯ ЛОШАДЬ»
Памяти легендарного «Подвала», [1] бывшему для нас вторым, а для многих и первым домом – посвящается.
Чужак
Ненавижу, когда жена куда-нибудь уезжает.
Нет, я все понимаю, – дела, туда-сюда, взрослые люди, самореализация. Но до чего же тоскливо в такие вечера идти домой! Хорошо еще, что коты – их у нас двое, кот и кошка – никуда не уезжают.
1
«Подвал»– культовый бар болельщиков московского «Спартака», ставший настоящей легендой благодаря стараниям и энтузиазму его хозяина Толика Герцына и, конечно, Олега Мосфильмовского. На его, ныне закрашенных, стенах ставили свои автографы Гаврилов и Черенков, Шавло, Родионов, покойный ныне Константин Иванович Бесков и другие прославленные ветераны, многих из которых тоже уже нет в живых. В настоящее время закрыт по причине резкого роста стоимости аренды в центре столицы, на его месте функционирует стандартный новорусский шалман с караоке и прошмандовками.
Помурлычут, потрутся о ноги – и уже как-то полегче.
Но вообще, если есть возможность, я в такой ситуации стараюсь идти в паб.
Сразу несколько плюсов: не так тоскливо, можно пообщаться не только с семейством кошачьих, да и готовить еду себе не надо.
Можно, кстати, и просто в окно посмотреть.
Центр Москвы вечерами значительно лучше, чем по утрам, выглядит. Как женщина, умело пользующаяся косметикой.
Я даже ноутбук стал туда с собой таскать.
Когда никого нет – сядешь в уголок и работаешь. Или по бизнесу, или, вот как сейчас – истории разные записываю.