Хардкор

Венгловский Владимир Казимирович

Внезапно воздушный корабль рвануло в сторону, завертело, стропы запутались, один парус выпрямился и забился на ветру, словно тряпка. Корабль бросило к земле. Мы неслись к деревьям, ощетинившимся копьями веток.

— Паруса! — закричал Олег. — Руби паруса!

Я ударил мечом по стропам, но с одного раза перерубить толстый жгут не удалось — клинок лишь перерезал часть веревок и завяз в тугой паутине.

— Чего ты возишься? — Олег кинулся на помощь, и в этот момент две стропы лопнули.

Веревки хлестнули Олега по лицу, парус

вырвался на свободу огромным воздушным змеем. Наш корабль стукнуло о землю, раз, другой, и поволокло, разрывая его стены, ломая скрепленные паутиной ветки.

Олег вывалился наружу первым, с коротким криком исчез в образовавшейся прорехе. Илву швырнуло на меня, и мы выпали из гнезда вместе, я — спиной вперед, до боли в легких и мысли о сломанном позвоночнике.

«Минус пять единиц жизни».

Сверху упала Илва.

— Извини, — сказала она.

— Ничего, — ответил я, пытаясь заставить себя дышать.

Спина и легкие — сплошной комок боли. Илва смотрела мне в лицо. Глаза у нее были голубые как небо в солнечный день над шумным городом. Интересно, какого они цвета, когда Илва превращается в волчицу? Глупо, наверное, думать о подобном в такой момент.

— Отпусти, — прошептала Илва.

— Уже, — сказал я, убирая руки с ее талии.

Раздался треск — это паучье гнездо налетело на деревья. Оставшийся парус разорвался, опутав ветки серыми тенетами. Илва поднялась, глядя на приближающегося Олега. Выпачканный в грязи, он шел, хромая на правую ногу. По щеке струилась кровь, и мой друг вытирал ее лоскутом паутины.

— Живые, — сказал Олег и устало опустился на землю возле меня. — Саламандра сбежала.

Он продемонстрировал разорванный мешок.

— Чёрт с ней, — пробормотал я.

В воздухе кружилась мелкая ледяная крупа, падала на застывшую землю, оседала на нашей одежде и волосах. Ветер, гнавший по небу свинцовые тучи, поднимал над заброшенным полем белые вихорки. Стоящий невдалеке покинутый крестьянский дом скрипел незапертой дверью. Наклонившееся пугало — того и гляди упадет, смотрело вырезанными в сухой тыкве глазами на замок маркграфа. На тыкве сидел ворон. Вокруг царили ветряная заверть, холод и запустение.

— Что будем делать? — спросил Олег. — Мне надо отдохнуть у огня, иначе не смогу сотворить даже простого заклинания. Заодно и единицы жизни восстановим.

Серое пятно за время полета наползло на его левую скулу.

— Совсем плохо? — поинтересовался Олег, проследив за моим взглядом, поскреб пальцами шею и сказал: — Надо найти хворост. Возможно, в доме остались запасы.

Он поднялся. Дверь снова заскрипела, словно приглашая войти. Было бы неплохо укрыться под крышей от непогоды, но в пустых домах часто поселяется нечисть.

— Стой, подожди. — Я поднялся и вошел в дом первым.

Остановился у входа и сосредоточился. Голые стены с потоками плесени, висящая паутина и прогнивший потолок начали терять объем, распадаясь на составляющие их элементарные фигуры.

Сквозь прорехи в крыше пробивались лучи-ниточки, рисуя на полу овалы. Разбегались статические тени из квадратов, среди которых проявлялись следы прошедших событий. Они были повсюду. Я видел, как в прошлом дверь распахнулась, и в дом забрался тролль — модель из цилиндра с нарисованными зубами, и расходящимися угловатыми щупальцами. Молодой и еще неопытный, он вошел осторожно, словно вспоминая то время, когда был человеком.

Тролль заметил спрятавшуюся под кровать дочку хозяина и пополз к ней. Я видел, как хозяин — плоская фигура, почти не отличающаяся от пугала, бежал с мечом в руках, но я знал, что он опоздает. Крик — и пиксели крови разлились на полу.

Потом — пустота. Лишь тени собирались, пируя на остатках трапезы. Одна из них осталась в доме до сих пор. Сидела, забившись в угол, и зло смотрела на меня красными угольками глаз. Верни полную модель мира — и тень исчезнет, сольется с окружающим мраком. Неприятный сосед, но нам она не причинит вреда.

Мне кажется, я помню хозяина дома. Он любил угощать маленького сына маркграфа красными яблоками, настолько сочными, что сок сбегал по подбородку, стоило погрузить зубы в мякоть плода. Теперь он тоже мертв. После гибели дочки, когда захлестывает отчаянье, немудрено допустить неосторожность в бою с троллем.

— Всё в порядке, опасности нет, — сказал я. — Но лучше развести костер снаружи.

Я вышел из дома и вдохнул свежий морозный воздух.

В доме нашлась вязанка хвороста, и мы вынесли ее во двор. Олег зажег на ладони огонек, который вскоре превратил груду отсыревших веток в жаркий костер. Плотные клубы дыма стелились над самой землей.

Олег сидел у огня, скрестив ноги и закрыв глаза. Казалось, его тело впитывало часть искр, вылетающих из костра. Илва стояла позади моего друга, опершись на его плечи. Но смотрела она на меня. Не мигая и едва заметно улыбаясь. И этот взгляд определенно смущал. Чтобы чем-то заняться, я положил меч на колени и наполовину вынул его из ножен.

— Что такое магия, Бефстроган? — спросил я.

Олег открыл глаза.

— Прекрати меня так называть, — сказал он. — Магия… Трудно объяснить, что это. Я чувствую, как некая волна зажигается внутри меня огнем, поднимается по телу, перетекает в руки. Усилие — и я выпускаю ее на свободу, испытывая приятное опустошение.

— Как в пик любовных отношений, — улыбнулась Илва.

— Э-э-э… Ну да, наверное. — Олег накрыл своей ладонью Илвину у себя на плече и тоже улыбнулся. — Хотя и не настолько приятно. Иногда магия сама рвется на свободу, а порой прячется где-то глубоко и нужны слова, чтобы ее вызвать. Необходимо сосредоточиться и произносить их мысленно или вслух, обращаясь к внутренней силе.

— Какие слова? — поинтересовался я.

— Лично я говорю то, что приходит в голову. Слова неважны. Главное в это время иметь нужный настрой.