Харизма [СИ]
Шрифт:
– Я не планировала прыгать, - пробормотала я.
– Так получилось.
– Харизма, ты же не дайвер, а чтец-курильщик со скверным характером и поганым чувством юмора.
– Спасибо, Лука. Чтоб ты знал, я хожу в бассейн.
– Имя тебе - Бравада.
Милана положила голову мне на плечо.
Багама глядел на загорающийся рассвет, рассвет плясал в его глазах, от чего они больше не казались холодными. А, может, дело не в рассвете.
– Ты доказала свое бесстрашие, - сказал он.
Я медленно покачала головой.
– Речь не о бесстрашии. Речь
Мы сидели на пляже и наблюдали за вальсом черных таящих перьев.
– Слезы Земли, - шепнула я, - спи нахрен спокойно.
ГЛАВА 47
Тем же утром кладбищенский сторож нашел Кирилла. Возможно, сторож даже обрадовался, что его мучитель теперь пускает слюни, лопочет и гукает, как грудничок. Блондин, мягко говоря, был не в себе, все твердил: 'Дьявол, я слышу тебя. Я не хочу умирать'. Кирилл спекся, как экзотическая рыбешка в углях. А, как вы можете догадаться, штамп сумасшедшего несколько сбивает планку правдоподобности со всего, что вылетает из вашего рта. Показания Киры не стоили и выеденного яйца. Конечно, он говорил чистую правду, да только кто поверит пускающему пузыри, плачущему качку, некогда крутому парню, костоправу одного из авторитетов Зеро?
Тело Лироя не было обнаружено. Как и Рената Зарипова.
Я не оплакивала ни Зарипова, ни Кирилла, но все не могла избавиться от горького налета, глазировавшего мое сердце. Я все думала о той белокурой малышке, катящей перед собой розовую колясочку - о девочке Кире...
Когда-то Кирилл был не таким уж мудаком.
Все мы когда-то были славными ребятами. Все мы когда-то были тики-так.
Антона выписали через неделю. Соня сделала ему открытку из разноцветных макаронин, риса и ватных шариков, посадив все это чудо на клей. Кристина всхлипывала на груди Антона, в то время как Соня, совсем не изящно заломив на затылок шляпку из серии 'последний писк детской моды', от избытка чувств носилась по больничному коридору.
Я тоже загремела в больницу. Вот какой у меня состоялся разговор с близняшкой и Лукой, пришедших проведать меня.
– Клянусь, - сделав сердитое лицо, бушевала я, собирая простынь в кулак, - если я увижу еще хоть один воздушный шарик в форме щеночка, я подам на вас в суд! Я понятно говорю?
– Знаешь, у тебя сейчас настолько безумная мимика, что мне начинает казаться, будто ты дразнишься, - сказал Лука, переставляя букет роз с подоконника на тумбу.
Под мои протестующие вопли Кристина обрызгала палату духами и, бросив флакончик обратно в сумочку, принялась буравить рыжеволосого парня недобрым взглядом.
– Это что, стопроцентный акрил?
– точно старик, поперхнувшийся слюной во сне, таким же колючим голосом спросила она.
– А желе, которое здесь дают... чертово желе на фруктозе! Словно копаешься в космическом кракене!
Лицо близняшки выражало крайнюю степень недовольства. Да, вот так просто космические кракены на вашей тарелке перестают волновать ваших родных.
– Вы, двое. Вы что, снова вместе?
– У меня дома - чучело
Лицо Кристины вытянулось от ужаса и злости. Страшно забавное зрелище! Она поднеслась ко мне в облаке духов и клюнула в щеку.
– Вот теперь я по-настоящему тревожусь за тебя, - прошипела она мне на ухо.
У нас с сестрой уже состоялся серьезный разговор, и жизнь потихоньку входила в прежнее русло. Сами видите - в прежнее, блин.
– Да-а, - призналась я, когда за близняшкой захлопнулась дверь, - ты был прав.
– Что твоя сестра - буйнопомешанная?
– Что я дразнилась.
– Если так, то результативность твоих кривляний...
В мозгу сработал блокиратор, и я перестала его слушать.
На мою ладонь наложили семь швов; я вся была в стерильных повязках и воняла как школьный медпункт, а, благодаря упорству близняшки, - как школьный медпункт, набитый старшеклассницами.
Вдобавок ко всему, я подхватила воспаление легких, и пару ночей температура поднималась выше тридцати девяти. В эти ночи со мной оставался Лука. Первое, что я увидела после пробуждения, была его измочаленная уставшая физиономия. Он сказал, что я всю ночь бредила. А я просто посмотрела на него и вынуждена была признать: 'Что ж, забираю свои слова обратно: тебя таки перекособочило'. Он не обиделся. На клинических дурачков не обижаются.
Я до сих пор не знаю, как называть нас с Лукой, но уж точно не друзьями. Возможно, некогда близкими людьми. Не знаю.
Как вы можете догадаться, курить в больнице запрещено. Но я стреляла сигареты у очаровательных стариков из соседней палаты, с сияющими куполами лысин и джеймсбондовскими замашками. Открывала окно в туалете и дымила, пока не слышала шаги в коридоре, после чего приходилось быстро линять с места преступления. Если бы каждый раз, когда я попадалась на курении, отрубали по пальцу, на моих руках не осталось бы пальцев.
Боснак был тут как тут и незамедлительно погрузил жвала в мое горло. Господин Моржовые Усы долго и вдохновенно ревел, пыхтел, ворчал: отчитывал меня за желтые никотиновые пятна на моих руках. За пластыри, которых, напротив, не наблюдалось на моих руках. За кофейно-сигаретный дебош на рабочем месте (Вера, привет!). Размазывая по тарелке картофельное пюре, я сказала Боснаку, что плавание не забросила и вроде как даже начала осваивать прыжки в воду. Он категорически запретил мне прыжки в воду. Запрет запретов.
Неделю спустя мы с Миланой поехали на Приречное кладбище с тремя букетами цветов. У могилы сестры она накрыла лицо руками и зарыдала. Я притянула ее к себе и стала успокаивать круговыми поглаживаниями по спине. Все-таки теперь я в некотором роде чувствовала ответственность за Милану. Тогда, на перекрестке, когда я прочитала белокурую девушку, я на какое-то время стала ней, понимаете? Окунулась в ее воспоминания. Есть такое выражение: 'Побывать в чьей-то шкуре'. Так вот, я побывала в ее шкуре. Стояла над гробом сестры и чувствовала все то, что чувствовала Милана в тот момент. Я понимала ее.