Харон обратно не перевозит (сборник)
Шрифт:
Мариус дрожащим пальцем ткнул чуть в сторону от Свечки.
— Что с ним?
— Н — н—не знаю… Не знаю я! Все случилось так очень быстро…
— Ладно. Садись за руль и правь сам, вези самым малым. Справишься?
Мариус кивнул. Казалось, он сейчас заплачет.
— И успокойся. Ты жив и цел и не подохнешь во льдах, брошенный на произвол, а это, в конечном счете, самое главное.
Парень судорожно кивнул и неуверенно надавил педаль контактора. Оскар включил прожектор. Немного не доезжая Свечки, Мариус затормозил и показал влево от курса:
— Вот здесь
— С аборигеном?
— Да… Это был… ваш участок?
— Мой. Блок потом подберем. Где этот гад подлый?
— Впереди. Но туда нельзя ехать.
— Ладно. Где не проедем, там пешочком пройдем, где не пройдем пешком, там ползком… Бери фару и полезли, — заключил Оскар, натягивая парик и перчатки.
Гад подлый был на месте и уже получил свое, даже с избытком. На ровной площадочке острием вверх торчала странно закругленная, закрученная алмазно — прозрачная сосулька, внутри — серебристый буер и рядом с ним Барыга.
Доигрался, сволочь, подумал Оскар.
Вот и меня однажды могут найти в аналогичном виде, подумал он пять минут спустя.
Мариус все порывался что — то объяснить, но Оскар жестом велел ему не открывать рта. Постояв еще некоторое время, Оскар повернулся и без единого словечка пошел к балластине. Вырезана она была самым что ни на есть варварским способом, воровским манером — все поверхности сплошная муть и сетка мелких трещин. Он взял у Мариуса фару, поставил рядом с блоком, посмотрел с другой стороны, обойдя кругом. Внутри смутно различался свернувшийся калачиком человек. Оскар подобрал какую — то забавную ледышку, валявшуюся возле самого блока, и положил на блок сверху.
— Ни черта не разберешь, — пробурчал он. — Давай, впрягайся. Лебедка сюда не достанет.
…Они затащили блок на платформу, влезли в кабину, сняли теплое. Оскар налил Мариусу спирту, выпил сам и приказал:
— Теперь рассказывай все по порядку.
Парень, хлебнув согревающего, долго дышал, выпучив глаза, наконец начал:
— Он хотел попробовать, нельзя ли на облегченном буере проскочить язык Стеклянной Реки. Как только буер вскочил на него, под ним словно что — то лопнуло, и лед полез вверх… Он выскочил, но лед захватил и его… Все кончилось в несколько минут.
— Понятно. А теперь одевайся и вылезай. Быстрее!
— Господин Пербрайнт, за что?! Клянусь, я не знал, что это ваш участок!.. Если бы знал, ни за что…
— Дурень. Набитый причем. Я сейчас буду менять липучку, а это зрелище для избранных. Минут через десять опять вернешься, и если я буду в ауте — постучишь по морде, покрепче. Понял?
…Когда они уже подъезжали к Ирису, Мариус начал кактус странно, выжидающе поглядывать на Оскара.
— В чем дело, ну? — буркнул Оскар.
— Господин Пербрайнт, можно вас попросить?
— Валяй.
Оскар находился еще под тяжелым впечатлением от гибели Барыги, в этом состоянии его можно было просить о чем угодно, даже сжевать треугольный буерный парус, и мальчишка это почувствовал.
— Не говорите обо всем этом маме… Отец так или иначе все узнает, а мама…
— Договорились. Скажешь ей, что был у меня в мастерской, —
Они помолчали, а потом Мариус спросил:
— Вы помните, как выглядел буер в этом сталагмите?
— К сожжению, да.
— Он похож на язык пламени. Понимаете, форма течет вниз и одновременно — взметается вверх, тут все дело, вся заковыка — в спирали. И в парусе буерном, острым углом вниз направленном… Это был бы чудесный памятник погибшим во льдах…
— Эта скотина — памятник?! — воскликнул Оскар. — Да кто ж его у тебя купит?
— Я бы сделал бесплатно…
— Вот и ставь его где угодно, только боже тебя упаси сунуться с ним в Аптаун…
— Но есть и другие места!
— Угу, — пробормотал Оскар. — Перед казино или еще лучше у ресторана. Наконец — то Барыга утвердится в приличном обществе. А замерзни я, ты б и меня выставил, да, парень?
— Что вы, господин Пербрайнт!!
— Ну так пусть Барыга стоит там, где его Бог покарал, или если хочешь, черти побрали. К тому же его оттуда никаким образом не вытащишь. Так — то, господин скульптор божьей милостью… Каждому свое…
…Что кристалла из этого блока не получится, Оскару стало ясно с первого взгляда. Можно было сделать простую прямоугольную призму, можно было сотворить новодел, назвать его новоделом и продать как новодел, не более того. В любом случае стоило сначала посмотреть аборигену в лицо, а уж потом решать его судьбу. Главное — на блоке нет глубоких трещин.
Все было как всегда. Оскар закрепил блок в фиксаторах, прошелся термокаутером по самым вопиюще — безобразным выступам и принялся осторожно полировать лед там, где можно было надеяться разглядеть лицо.
…Такой женщине было не место в паршивой призме. Хотя, с другой стороны, такая ошеломляющая красота не нуждалась в специальных украшениях, обрамлениях. Медно — золотистые волосы заслоняли часть лица, но и так было понятно, что Оскару достался шедевр. О фигуре судить было рано, но он не допускал и мысли, что она окажется недостойной лица. Вновь и вновь вглядывался Оскар в облик женщины, погибшей сотни и сотни лет назад, и лишь с большим трудом отвел взгляд. Профессионально он отметил лишь две погрешности композиции: губы — ни добавить, ни отнять — были сведены страдальческой гримасой; и огромные, наверное, тоже дивные до умопомрачения глаза скрывались под веками.
Почему у них у всех закрыты глаза? — в который раз подумал Оскар с грустью, отрываясь, наконец, от почти гипнотического созерцания прекрасного женского лица.
Он подкатил подставку и сам переставил фиксаторы, едва лишь отдавая себе сознательный отчет, почему ему не хочется, чтобы этой глыбы касались лапы экзоскелетона.
Похоже, гибель Барыги ознаменовывала собой начало удачной полосы: отполированная грань открыла новые находки. Запястье красавицы охватывал браслет дивной работы — в металле была изваяна веточка неведомого дерева, а локоть прижимал к телу книгу. Первую книгу.