Have a nice death!
Шрифт:
– Что с того? Я вот да, поверхностный… но тоже - не за красоту.
Губка приостанавливается.
– Не за красоту что?
Я молчу, и через пару секунд Майк возобновляет движение - что не означает, что он отстал.
– Тогда за что?
– Хочешь знать?..
– Конечно.
– Ты идеальнейший… садовник. Ты до сих пор рыдаешь по мелочам.
– Голос постепенно садится, последние слова - почти шелест.
– И… всего после шести месяцев тренировок ты можешь фехтовать не хуже меня, но старательно это скрываешь. Еще?
– Потом. Отдыхай.
Он
– Майки, не надо… у меня язык как зимняя резина…
Плавным движением иллюзиониста Майк подносит к своим губам острие ножа.
– Я это исправлю, - шепчет он.
И исправляет.
В поцелуях на смертном одре самое главное - не убить партнера. Я по праву могу собой гордиться. И им тоже, ведь доверять мне в такой ситуации - самоубийство, смелость или полный идиотизм. Надеюсь, это все-таки второе, и я его недооценивал.
– Это было мило, - говорю, когда он отстраняется. От чистой крови связки заработали, и голос уже не похож на шипение умирающего гада.
– Наверняка захочешь благодарности за доброту?
– За кого ты меня держишь?!
– притворно обижается он.
– За юриста.
– Ну вообще-то… ты кое-что обещал мне.
Мда, как же не вспомнить единственное данное обещание.
– О, Майки. Ты же не специально выбрал время, когда я не могу сопротивляться?..
– Специально? Что ты. Такое время могло и не настать.
Майк резко обливает меня остатками воды, а потом помогает встать - если это так называется. Хотя он сильный и я вешу фунтов на семь меньше обычного, все равно тяжеловато. Но раз хочет - ладно.
Обнимаю его за шею - по крайней мере, пытаюсь. Руки все еще как без костей.
– Только будь поласковее. У меня тыщу лет этого не было…
– Я иначе и не умею.
Обессилев от болтовни, роняю голову ему на плечо и практически висну. Уже у двери он не выдерживает:
– Тысяча лет - это же в переносном смысле?..
Я молчу. Берегу энергию.
Жизнь возвращается очень медленно. Смерть остается… но, похоже, это не так интересно, как мне казалось. Или время еще не пришло. Что ж, если это кризис среднего возраста, то Майк вряд ли застанет следующий, что хорошо.
Или не хорошо…
В любом случае, пока что остановимся на жизни.
*
I had a vision I could turn you right -
A stupid mission and a lethal fight…
*
СМЕРТЬ И АЛЕКС
Твое имя давно стало другим,
Глаза навсегда потеряли свой цвет.
Пьяный врач мне сказал - тебя больше нет.
Мы так устроены - не думать о смерти, зная, что ее не миновать. Мы не думаем о ней, даже когда она стучится в дверь. И только когда
И конечно, мы ее не зовем. Только в самом крайнем случае.
Сегодня я чувствую себя неплохо и попросил, чтобы мою кровать придвинули к окну - раз уж хождение ограничено, остается смотреть на тех, кому повезло больше.
Окна палаты выходят на больничный парк, из освещения там только пара фонарей, но я ее вижу. Конечно, я ее вижу, и она видит меня. Волосы охватывают голову, как огонь спички, сияние отражается в глазах, превращая их в две крошечные луны. Лишь на мгновенье меня охватывает острый страх из далекого прошлого - что это снова Рори пришла навестить меня, но в этот раз он беспочвенен.
Проходит всего пара минут, прежде чем она поднимается на мой этаж и замирает в дверном проеме.
– Я тебя услышала.
От неожиданности я не знаю, что сказать - хотя и прекрасно понимаю, о чем речь. Когда Пенни прошла свой последний курс химиотерапии, то взяла с меня - буквально вытрясла - клятву убить ее, если такое случится еще раз. И поклялась сделать то же самое для меня. Я дал обещание, даже не представляя, как исполню его, отказываясь от самой мысли, что она может покинуть меня однажды. Мы были детьми, да.
И если в один из моментов слабости я и позвал смерть, то обращался не к ней. Просто так получилось.
Пенни все еще стоит в дверях, будто не решается войти, будто старые глупые легенды - правда, и я отвечаю:
– Не подойдешь?
Ее походка как всегда легка, чем я уже давно не могу похвастаться. Я вспоминаю, как много десятилетий назад она вот так же вошла в мою убогонькую комнату в общежитии Лэнга и прошлась по ней, небрежно запустив пальцы за пояс джинсов - моя умнющая сестра, нацеленная на Гарвард, тогда она сказала - это круто, Алекс. Это комната настоящего крутого парня, и тебя заметят даже выпускницы, не сомневайся, брат, ты будешь одним из немногих первокурсников, кого позовут на вечеринку. И я, с мозгами, рассчитанными не более чем на средненький колледж, обожал ее тогда больше всего на свете, потому что она всегда знала, как подбодрить меня. С того самого дня, как нам сообщили чудовищную весть, навсегда изменившую наши жизни. Да, тогда я думал, что страшнее ничего и быть не может. Конечно, я был не прав.
Сейчас она скользит перистым облаком, так же огибая мою палату, но ничего не говорит. Каждая черта ее лица опечатана вечностью десятилетия назад, и к этому трудно, очень трудно привыкнуть. Но глаза… в них было больше радости, даже когда я видел их последний раз залитыми слезами. Хотя я и старался не запоминать тот раз как последний.
Она все медлит, будто оттягивая тот момент, когда нужно будет подойти ко мне - и наконец я просто хлопаю по кровати рядом, как в старые добрые времена.