He как у людей
Шрифт:
— Кевин? — Сильвия стоит перед ним и машет рукой. — Приветик.
Кевин изображает легкое удивление.
— Сильвия? Как поживаете? А мама тоже здесь? Про себя он думает: «О боже, надеюсь, надеюсь, нет. Не хватало мне сейчас старушкиных фокусов — ограбления банка или притворного инсульта на прогулке».
— Она дома, а мне нужно было быстро сбегать по делам.
— Отлично. Значит, все идет хорошо? Машину отремонтировали?
— Угу. Правда, я теперь не знаю, стоит ли мне садиться за руль, — смеется Сильвия.
Кевин вежливо посмеивается в ответ, поскольку очередь сдвинулась с места, делает шаг вперед и говорит:
— Уж лучше вы, чем мама. Можете мне поверить.
Послерождественские распродажи
Еще не поздно вернуться на стоянку и сесть в свой минивэн. Можно поехать домой. Купить стейки, бутылку приличного вина, разжечь огонь, разогнать детей и поговорить, как раньше. Вместе строить планы на будущее: скажем, съездить отдохнуть в Таиланд или купить запущенный дом в деревне и отремонтировать. Можно вернуться домой, к жене.
Вместо этого Кевин засовывает наушники поглубже в уши, долго жмет на кнопку питания, и, как ни удивительно, айпод оживает. Давно уже, с тех самых пор, когда он с ревом гонял по городу на мотоцикле в кожаной куртке со здоровенным неуклюжим плеером в кармане, Кевин не чувствовал этой удивительной радости, которую дает громыхающий рок в наушниках — когда летишь по дороге, а случайные прохожие даже не подозревают, что мимо них мчится звезда своего собственного фильма под свой собственный саундтрек. Это похоже на стремительный удар каратэ. Он проматывает «Creedence» Клэптона и The Doors, которых на самом деле терпеть не может (это Грейс с чего-то решила, будто он их фанат, а у него не хватило духу удалить записи), и выбирает самую крутую песню из всех возможных: зеппелиновскую «The Ocean».
Музыка взрывается в ушах, оттесняя на задворки сознания, по крайней мере на время, тот факт, что он уже подошел к краю чего-то жуткого и опасного для тех, кого он любит больше всего на свете. Слова песни словно обращены прямо к нему. «Нет времени на сборы — мне пора в путь: я должен прибыть вовремя на праздник великих надежд…» Кевину хочется орать и трясти головой вместе с Робертом Плантом, но он сдерживается и лишь тихонько, как солидный зрелый мужчина, шевелит губами.
На повороте моста, когда музыка достигает крещендо, превращаясь в восхитительный рев, Кевин вдруг осознает: может быть, это одна из редких прекрасных минут в его жизни. Он сбрасывает скорость, чтобы растянуть блаженное ожидание своего маленького чуда. Его ждет прекрасная женщина! Он плавно катит по Энн-стрит на юг. Ему вспоминается, как однажды они с бандой одноклассников нашли солидный запас пива, спрятанный на мусорной куче в конце этой самой дороги. Видимо, какую-то другую компанию малолеток, таких же, как они, засекли копы и они оставили здесь свою добычу, намереваясь вернуться за ней позже. Вот это был подарочек! Они с приятелями, помнится, тут же набрались и потом немилосердно ржали друг над другом на верхнем этаже последнего автобуса, возвращаясь домой с таким запасом халявного пойла, что можно было заливать глотки всю ночь.
«Страна вечной юности» — один из первых в Дублине современных ресторанчиков органической еды, прямо с фермы на стол. Меню здесь приносят на маленьких грифельных дощечках с привязанными к ним кусочками мела; корзинки доверху наполнены отполированными до блеска «гренни смит», которые никому не придет в голову надкусить,
Роуз Берд сидит за самым укромным столиком, прячущимся в нише в конце зала. Кевин невольно задумывается, нарочно ли она такой выбрала. Стараясь — увы, кажется, безуспешно — не выдать, как бешено колотится сердце под оксфордской рубашкой, он помахивает ей рукой и уверенно направляется к столику:
— Привет-привет. Быстро нашла ресторан?
Роуз в бледно-желтой шелковой блузке встает из-за столика. Мешковатая блузка скрывает ее тонкую талию, темно-синие джинсы скинни, почти неотличимые от тех, в которых его дочери занимаются спортом по выходным (нет, правда, что он здесь делает?), заправлены в темные, дорогие на вид ботильоны на платформе. В каждом ухе по тонкому золотому колечку.
Роуз Берд смотрит Кевину Гогарти прямо в глаза, но если в этом взгляде и скрыто какое-то послание, он не может его расшифровать. Ее губы размыкаются в улыбке, и Кевину хочется думать, хоть он и не уверен до конца, что нижняя слегка вздрагивает. Он долго, крепко жмет Роуз руку. Тянуться к ней губами пока не решается: это было бы неделикатно, слишком скоропалительно.
— Привет, — говорит Роуз. — Да, я знаю это место. Правда, я слышала, что у них нет больше денег на аренду. К концу месяца закроются.
От такой новости Кевин опять чувствует себя деревенским дурачком. Нашел место, называется. Он переводит дыхание. Остается надеяться, что Роуз его не осудит. Словно яркая вспышка, от которой он, впрочем, тут же отмахивается, освещает перед ним эту сцену как она есть: женатый мужчина отчаянно пытается продемонстрировать слишком молодой для него женщине, секретарше из школы его дочери, каким крутым и интересным парнем он был когда-то.
Кевин подзывает официанта, и Роуз выбирает шампанское. Вопреки своему обету трезвости, Кевин заказывает бутылку ценой примерно в одну восемнадцатую его прежнего месячного заработка.
— Итак… — начинает он, опустившись на прозрачный стул, отчего трусы немедленно врезаются ему в задницу. Кевину хочется услышать мнение Роуз по всем вопросам, от политики до того, какой чай она предпочитает. Ему не терпится узнать ее как можно лучше.
Официант, разлив шампанское, удаляется, Кевин произносит: «За тебя», они чокаются, и он осушает бокал одним жадным глотком. Когда заказ сделан, Роуз наклоняется вперед, подпирает маленький точеный подбородок маленькими точеными кулачками, широко расставив локти на столе, и спрашивает:
— Вы, наверное, хотели поговорить об Эйдин? О ее успеваемости?
Она произносит это с таким серьезным видом, что у Кевина перехватывает дыхание от унижения. Выходит, он неправильно истолковал ее сообщения, принял обычное дружелюбие за флирт. Еще несколько мучительных секунд Роуз Берд смотрит на него с каменным лицом, а затем запрокидывает голову и заливается демоническим хохотом, таким громким и раскатистым, какого он никак от нее не ожидал. Наконец она вытирает глаза салфеткой, понемногу успокаивается и ободряюще похлопывает его по руке.
— Твое лицо! — говорит она. — Умереть можно! Кевин, оставшись без своего фальшивого прикрытия, чувствует себя голым, испуганным и возбужденным, и он не в силах больше ждать. Все его желания написаны у него на лбу, и шутка Роуз, хотя и не слишком добрая, придает ему уверенности и рассеивает страх быть отвергнутым. Он тянется к Роут и берет ее за подбородок. Роуз уже не смеется, но на губах у нее появляется почти вызывающая улыбка. Она едва заметно склоняет голову влево, и Кевин делает то, что хотел сделать с самого начала вместо рукопожатия. Их поцелуй — среди бела дня, в ресторане, где больше никто не лижется у всех на виду, — длится несколько долгих, страстных секунд. Потом они отрываются друг от друга и смотрят глаза в глаза, словно не веря себе.