Хегальдины
Шрифт:
– Ух ты! Это как цепное копье, но только для девочек?
– Можно сказать и так, – улыбается Гремори тому мальчишке, который получил подзатыльник.
– А откуда она его взяла? Как научилась владеть им? – спокойно спрашивает Лилит.
– Она… ну… Подглядывала за тренировками солдат, а потом повторяла их движения. А сделал ей его… кузнец. Да, местный кузнец. За мешок муки. Выковал цепь и шар. Так вот. После того, когда солдат упал от ее удара никто не осмеливался подойти к ней, и тогда она подобрала ребенка и улетела с ним. А после этого, всегда появлялась в нужный момент, что спасти
– А куда она их уносила?
– В специальное убежище, которая она построила.
– А дети ее не съели? Они же шейдимы!
– Нет, все они выросли нормальными детьми.
– Вон как. А мой папа говорит, что все шейдимы – демоны проклятые.
– Тогда забудь сказку и больше не проси рассказывать, – равнодушно отвечает Гремори.
Дети начинают расходиться, остается только Лилит. Она подходит и спрашивает тихим голосом:
– А как звали ту девочку, которая решила заступиться?
– Я еще не придумал, но ты можешь назвать ее так, как захочешь сама.
Лилит улыбается, а затем опускает взгляд и уходит домой не прощаясь.
Гремори так и проводит остаток дня под дубом, читая сказки, которые он знает почти наизусть. Рядом проползает гусеница, медленно, лениво. Наверное, также сейчас ползет время. Гремори тяжело вздыхает, смотрит в серое небо сквозь кривые ветви; затем встает и начинает привычную уже ему круговую прогулку. Тракт по-прежнему пуст, если не считать скучающих стражников и редких телег с мешками муки или овощами.
Ближе к вечеру серость в небе разрывается, а из трещин начинают просачиваться лучи уходящего солнца. Гремори захлопывает книгу; зевая, протирает глаза, а затем уходит домой.
Проходит еще несколько дней, в которые тучи над головой не желают рассеиваться, а обложной холодный дождь заставляет стучать зубами от холода. Постоянное безделье становится причиной тяжелого сна, и Гремори покупает бутылку разбавленного вина. Выпивая стакан на ночь, он позволяет алкоголю быстрее переваривать мысли и уснуть.
В какой-то промежуток из растянувшегося времени заглядывает Гирид.
– Сказали это, что можешь даже не умолять. Тебя выгнали с работы к такой-то матери, – говорит он, облокотившись на подоконник.
– Плевать. Я уже все решил для себя. Можешь ответить, что все начальники могут идти далеко и глубоко. В задницу. В такую где побольше дерьма.
– Значит, ты того?.. Хочешь уйти за стену?
– Ага.
– Вот ведь как. Ну, тогда, значит, давай напоследок?.. Того. – Гирид подмигивает, а после озирается по сторонам. Наверное, хочет удостовериться, что поблизости нет жены, которая может прочесть по губам Гира, если тот говорит о выпивке. – Я угощаю, все как положено. – Он раскрывает ладони в обезоруживающем жесте.
– Нет, я завязал.
– Когда?
– Только что.
В ответ Гирид лишь сжимает губы и молча удаляется.
Вот так легко, думает Гремори, пропадают друзья. Ритуал нарушен, а вместе с ним и вся связь. Всего несколько слов, но после их озвучивания вырастает огромный барьер, которого, казалось, никогда не должно было быть.
Всю следующую неделю Гремори проводит под дубом, в котором уже изучена почти каждая деталь. Время же продолжает ползти, подобно увиденной
Внезапно два хегальдина опускаются перед воротами с неба. Гремори вскакивает с насиженного места, присматривается, ощущая, как бьется сердце. Но ими оказываются двое богатеньких из восточного района. Это заметно по их одеждам. Он снова принимается кружить вокруг дуба и не останавливается, пока солнце не касается горизонта.
В общей толпе «серых», которые возвращаются с работ, Гремори шагает с понурой головой. Вокруг десятки маленьких крыльев, ворох уставших голосов, и спустя мгновение его слуха касается громкий басовитый смех, несвойственный работягам, что пашут с рассвета. Гремори поднимает взгляд, стараясь разыскать его источник. И долго искать не приходится. Он видит несколько пар крыльев, которые выделяются из общей массы хегальдин. Огромные и мощные, именно такие способны поднять свое обладателя в воздух. Он проталкивается к ним, открывает рот и замирает. А что им сказать, задается вопросом Гремори. Я хочу с вами, мне здесь не нравится? Я против власти? Я хочу летать, как вы? Заберите меня отсюда? А отшельники ли вы вообще?
Внезапный хлопок выводит его из ступора и заставляет вздрогнуть.
– Приятель, ты чего? – спрашивает один из них. – Ты в порядке?
– Да ладно, заработался, бедняга, оставь его, – тихо говорит другой, кладя руку на плечо товарищу. – Пойдем, у нас мало времени до закрытия ворот. А улететь все равно не сможем.
Они отворачиваются и делают лишь первый шаг, чтобы уйти, как Гремори произносит им в спины бледнея:
– Постойте!
Отшельники останавливаются и медленно оборачиваются.
Гремори не находит нужных слов, поэтому говорит первое, что приходит в голову:
– Мою подругу казнили, и она… она была нормальной… но я ничего не смог сделать. Здесь, вообще, никто ничего не может сделать. – Лучшего приветствия не придумаешь, язвит про себя Гремори.
Отшельники молчат, всматриваясь в его лицо. Ждут пока пройдет основная масса «серых», а потом один из них тихо спрашивает:
– А какими были глаза у твоей подруги?
– Черными.
– Закололи? Они убили ее? Не изгнали?
– Перед толпой. На проповеди.
– Вот ведь ублюдки! – выкрикивает хриплым басом, стоящий за спиной.
– Тише, Гнев! – шипит ему через плечо другой.
– Выродки! – мощный голос крепко сложенного отшельника хотя и привлекает внимание, но все проходят мимо, делая вид, что ничего не слышали. Его крылья, столь редкого черного окраса мощно хлопают, поднимая туман из пыли.
– Что там у вас? – звучит голос солдата.
– Все отлично! – широко улыбается отшельник, которого назвали Гневом, а затем тихо добавляет: – Идиот.