Хельмова дюжина красавиц. Дилогия

Демина Карина

– Ужас какой! – сказала Лизанька.

– И этот родственник отравит ее…

– Лучше бы замуж выдал, – внесла коррективы Ядзита. – На юных всегда желающие найдутся, которым приданое не нужно, сами приплатить готовы…

– Собственным опытом делитесь, милая? – Богуслава не упустила случая уколоть; но Ядзита лишь плечиком дернула.

– Да! – Идею с неожиданным воодушевлением подхватила Иоланта, оторвавшись от серебряного зеркальца. – Он захочет ее продать! Юную и прекрасную!

– Старику, – поддержала Ядзита. – Уродливому.

– Горбатому.

– И у него

изо рта воняло… – Иоланта сморщила нос. – За мной как-то пытался один ухаживать… папенькин деловой партнер. Так у него зубы все желтые были, и изо рта воняло так, что я и стоять-то рядом не могла! А папенька все говорил, дескать, партия хорошая… Иржена-заступница, я как представила, что он меня целует, так едва не вырвало!

– А вот у нас в Подкозельске…

Но панночка Тиана осталась неуслышанной, да и то правда, где Подкозельску равняться с романтической историей о юной прекрасной девственнице, замученной жестоким дядюшкой.

– И, понимая, что свадьбы не избежать… – Эржбета к постороннему вмешательству в сюжет отнеслась спокойно. Более того, воодушевленная вниманием, зарозовелась, в глазах же появился хорошо знакомый Себастьяну блеск. И это выражение некоторой отстраненности, будто бы Эржбета смотрит, но не видит, всецело ушедши в себя, – она выбирает смерть… и травится.

– Крысиным порошком, – подсказала Тиана.

– Крысиный порошок – это не романтично!

– Зато действенно. Вот у нас в Подкозельске крыс завсегда порошком травят. А в позапрошлым годе мельничихина племянница полюбовнице мужа сыпанула. Из ревности. И та окочурилася… следствие было…

– Уксусом. – Лизанька выдвинула свою теорию и для солидности добавила: – Папенька говорит, что женщины чаще уксусом травятся. Или еще вены режут…

– Нет, уксус – это…

– …не романтично.

– Прозаично! – ввинтила Мазена, которая держалась с прежним отстраненным видом, но к разговору прислушивалась внимательно. – Пусть она использует какой-нибудь редкий яд…

– Бурштыновы слезы…

– У вас в Подкозельске знают про бурштыновы слезы? – Мазена откинула с лица длинную прядку.

А глаза-то переменились: болотные, темные. Нельзя в такие смотреться, но и взгляд отвести выходит с трудом немалым.

– А что, думаете, что раз Подкозельск, то край мира?! За между прочим, к нам ведьмаки приезжали с лекциями про всякое…

– …бурштыновы слезы, пожалуй, подойдут, – сказала Эржбета, обрывая спор. – Редкий яд…

– Лучше б она их своему муженьку подлила. – Иоланта вертела зеркальце, то и дело бросая взгляды на отражение свое. – А что? От слезок смерть естественной выглядит… мне мой кузен рассказывал, что на горячку похоже…

– На чахотку, – уточнила Ядзита, перерезая тонкую черную нить.

– Пускай на чахотку… главное, что муженек бы того… и все… а она жила б себе вдовой…

– Нет. – Эржбета с подобным поворотом сюжета была категорически не согласна. – Моя героиня так поступить неспособна! Она юная! И очень-очень порядочная…

– Ну

и дура…

– Не дура, просто… просто она на убийство неспособна! Она умрет накануне свадьбы… и ее похоронят в свадебном платье…

– В белом?

– Конечно, в белом! Я еще думаю, чтобы вокруг шеи стоечка… или сделать воротник отложным? И шитье, конечно…

– Талия завышенная…

– И рукав двойной, я видела в журнале… очень красиво смотрится…

– Кружевная оторочка по подолу…

– А какая разница, в чем хоронить-то? – не удержался Себастьян, когда обсуждение не то свадебного, не то погребального наряда затянулось. – Платье и платье… беленькое и с рюшами…

– Рюши – это дурновкусие! – решительно заявила Габрисия и, окинув панночку Белопольску насмешливым взглядом, передразнила: – Понимаю, что у вас в Подкозельске приличных женщин хоронят исключительно в платьях с рюшами, но здесь – дело иное…

– Похороны, – Эржбета что-то черкала в книжице, – это важное событие в жизни. Ну и в книге, само собой. Нельзя подходить к нему спустя рукава.

Действительно. С этой точки зрения Себастьян проблему не рассматривал.

– А дальше-то что? – поинтересовалась Лизанька.

– Дальше… дальше она встретит своего суженого… истинного… он – некромант. Молодой, но сильный…

– Не надо молодого, лучше, чтобы постарше был и опытный.

– Чем лучше? – возмутилась Лизанька.

– Всем! Чтобы суровый и жестокий даже… и не очень красивый. Чтобы все его боялись. – Габрисия прикусила губку. – Да, все будут бояться и не поймут, что в глубине души он очень-очень одинок…

– И тоскует!

– По чем тоскует? – Себастьян старался быть серьезным.

– По женской ласке, конечно! – На Тиану поглядели как на сущую дуру. – Все мужчины, даже очень суровые, в глубине души тоскуют по женской ласке…

И, ободренная поддержкой, Эржбета продолжила повествование:

– Он в городке проездом. Остановится ненадолго. И ему совершенно случайно понадобится свежий труп. Он тайно наведается на кладбище…

…и, нарушив несколько статей Статута, в совокупности своей дающих от семи до пятнадцати лет каторги без права досрочного выкупа, самовольно раскопает могилу.

– …вскроет склеп, – сказала Эржбета. – Будет ночь. И полная луна воцарится в небе. Мертвенный свет ее проникнет сквозь окна…

– Зачем в склепе окна? – Себастьян все же не удержался.

– Какая разница?! Может, заглянуть кому понадобится… или выглянуть, – отмахнулась Иоланта. – Бетти, не слушай эту дуру. Рассказывай… я так и вижу, как свет проникает… а она лежит в гробу, вся такая прекрасная… в свадебном платье…

– И бледная…

– И юная… несчастная… и он не устоит…

– Извращенец. – Себастьян поерзал и поспешно добавил: – А что, если прямо там и не устоит, то точно извращенец. Вот у нас в Подкозельске был один, который могилки раскапывал. Нет, не некромант, а так… ненормальный. И главное, что ни бабами, ни мужиками не брезговал.