Хельмова дюжина красавиц. Дилогия
Шрифт:
– Весьма кстати…
– Бывают в жизни совпадения…
– Я узнала твой голос. – Отступать Габрисия не желала. – Или ты и в глухоте меня обвинишь?
– Разве я тебя хоть в чем-то обвиняю? А голос… мало ли схожих голосов… я понимаю, – Богуслава поднялась, – очень понимаю твою обиду… и клянусь всем светлым, что есть в моей душе, что невиновна…
…она обняла Габрисию, и когда та попыталась отстраниться, не позволила.
– Тебя глубоко ранило предательство жениха. Верю, что
Она поглаживала Габрисию по плечу.
– Но не со мной… Габи, ты радоваться должна…
– Чему?
Габрисия успокоилась, что тоже было несколько странно.
– Тому, что не успела выйти за него замуж. До свадьбы, после… он бы предал тебя… посмотри, какой ты стала…
Богуслава развернула давнюю приятельницу к зеркалу.
– Ты красавица… ты достойна много большего, чем то ничтожество… – Она обошла Габрисию сзади и, наклонившись, прижавшись щека к щеке, смотрела уже на ее отражение. – Ты с легкостью найдешь себе нового жениха… и уж он-то сумеет оценить сокровище, которое ему досталось…
Габрисия смотрела на собственное отражение.
А то плыло, черты лица менялись…
…она и вправду была потрясающе некрасива: длинноноса и узкогуба, с близко посаженными глазами, с тяжелым подбородком, со сросшимися бровями, какими-то непомерно темными, точно кто-то прочертил по лицу ее линию.
Габрисия всхлипнула и зажмурилась.
– Это все в прошлом, дорогая… все в прошлом, – пропела на ухо Богуслава, отпуская жертву. – Мы так давно не виделись… и я готова признать, что ты несказанно похорошела! Не иначе, чудо случилось!
– А то, – громко сказала панночка Тиана. – Вот у нас в Подкозельске был случай один. Не, я сама-то не видела, но мне дядечкина жена рассказывала. А она хоть та еще змеюка, но врать не станет. У ее приятельницы дочка росла. Такая некрасивая, что прям страх брал! От нее кони и то шарахались, и чем дальше, тем хуже… кони-то что, скотина бессловесная, шоры надел и езжай себе, куда душе угодно. Женихи – дело иное… женихи-то с шорами ходить несогласныя были.
Лизанька громко фыркнула и письмо вытащила. Мелькнула игла в пальцах Ядзиты… и Эржбета открыла книжицу…
– …так когда ей шестнадцать исполнилося, то родители повезли ее в Познаньск, в храм Иржены-заступницы за благословением. Много отдали! Но помогло! Кони шарахаться перестали…
– Надо же… какой прогресс.
Богуслава отступила, а Габрисия как стояла, так и осталась, устремив невидящий взгляд в зеркало…
– А с женихами что? – поинтересовалась Эржбета, прикусывая самопишущее перышко.
– У кого?
– У дочери знакомой вашей тетки.
– А… ничего… приданое хорошее положили, и нашелся охотник.
– Приданое… приданое – это так
– Зато реалистично, – подала голос Мазена, которая сидела с книгой, но уже не читала, гладила обложку. – Без денег никакая красота не поможет…
– Не скажи. – Эржбета вертела в пальцах изрядно погрызенное писало. – Истинная любовь…
– Выдумка.
– Почему?
– Потому. – Мазена книгу все-таки закрыла и поднялась. – Надолго ли хватит этой, истинной любви, если жить придется в хижине, а носить рванину? Работать от рассвета до заката, питаться пустой пшенкою.
– Ненавижу пшенку, – решительно вступила в беседу Лизанька. – Мне ее бабушка всегда варила. И масла клала щедро… а я масло не люблю…
– Что ж, – Мазена снисходительно улыбнулась, – если вы по истинной любви выйдете замуж за проходимца, который просадит ваше приданое в карты, то пшенку вы будете есть пустую. Без масла.
Лизанька обиженно поджала губы.
– Я говорю об истинной любви, которая настоящая, – сочла нужным уточнить Эржбета, – взаимная.
Но Мазену не так-то легко было заставить отступиться.
– Можно и так. Тогда пшенку будете есть оба. Взаимная любовь, сколь бы сильна она ни была, не гарантирует ни счастья, ни… отсутствия у избранника недостатков. Поэтому любовь любовью, а приданое – приданым. И желательно, чтобы в контракте оговаривалась девичья доля.
– В каком контракте?
– Брачном.
– Нет, – решительно отмахнулась от ценного замечания Эржбета, – контракт… это совсем неромантично.
На сей раз спорить с нею не стали, и лишь Лизанька, подвинувшись поближе, поинтересовалась:
– А что это вы все время пишете?
Себастьян мысленно к вопросу присоединился, хотя, памятуя о находках в Эржбетиной комнате, ответ, кажется, знал.
Эржбета книжечку закрыла и, прижав к груди, призналась:
– Роман…
– О любви. – Мазена произнесла это тоном, который не оставлял сомнения, что к романам подобного толка она относится, мягко говоря, скептически.
– О любви. – Эржбета вздернула подбородок. – Об истинной любви, для которой даже смерть не преграда…
– И кто умрет?
– Одна… юная, но очень несчастная девушка, которая рано осталась сиротой… но и к лучшему, потому что родители ее не любили… считали отродьем Хельма… они сослали ее в старое поместье, с глаз долой… а потом вообще умерли.
А вот это уже любопытно. Родители Эржбеты были живы, но, сколь Себастьян помнил, особого участия в жизни дочери не принимали.
Почему?
Долгожданное дитя… единственное…
– И эта несчастная девушка, осиротев, попадет под опеку дальнего родственника… жадного и бесчестного.