Хент
Шрифт:
Сара и Степаник были уже на крыше дома священника и, как преследуемые охотниками дикие козы, окруженные со всех сторон и растерявшиеся, не знали, куда им бежать. Дождь продолжал лить. В крестьянских лачужках было темно. Везде спали. Было уже за полночь.
Вдруг блеснула молния, сопровождаемая страшным громом, и яркий свет ее осветил на мгновение фигуру Зуло на крыше. Лала подумала, что это турок, успевший уже подняться на крышу и, обессилив от страха, упала на грудь Сары. Зуло подошла к ним.
— Это я, не бойтесь! — сказала она.
— Ах, Зуло! Это ты? — произнесла Сара, все дрожа. — Ради
Зуло растерялась. Куда отвести их? Где скрыть?..
У них сидел подозрительный гость, да и сам отец Марук едва ли согласится принять беглецов. Но нужно было помочь этим несчастным, так как она хорошо знала, какому бесчестию подверглись бы они, попади в руки турок. В то же время она брала на себя большую ответственность, давая приют преследуемым, вся вина которых заключалась в том, что они были женщины. Все это хорошо понимала Зуло. Но жалость взяла верх над страхом, а близость опасности подсказала ей путь к спасению.
— Идем, — сказала она, взяв за руку Лала. Они начали спускаться с крыши. В эту минуту послышался страшный треск, заглушенный шумом бури и дождя. Это турки выломали дверь соседнего дома.
Рядом с домом священника стоял сарай с маленькой дверцей со стороны двора. Зуло отвела туда беглянок, и они спрятались в сене.
— Я приду к вам, — сказала Зуло и, заперев сарай, ушла.
За шумом дождя ни отец Марук, ни его гость не слышали, что происходило на улице, а Зуло, вернувшись домой, ничего им не сказала. Она подошла к священнику и шепнула ему на ухо, что соседи уже спят, и она не могла достать сладкого для приготовления мазы.
— Я разыщу что-нибудь у нас — сказал отец Марук и, подойдя к шкафу, стал в нем рыться.
Воспользовавшись тем, что священник отвернулся, эфенди, подойдя к Зуло, шепнул ей:
— Ты сама — маза, на что нам другая маза. Дьячок Симон был так пьян, что ничего не расслышал. Зуло, оскорбленная словами эфенди, бросила ему:
— Негодяй!
Армянка терпеливо переносит всякие невзгоды, но не выносит оскорбления своей чести. Возмущенная Зуло ушла к больному ребенку. Он уже проснулся и, увидев мать, сказал:
— Мама, побей Тороса, он берет мои игрушки. — Мальчику, видимо, приснилось, что старший брат Торос отнял у него игрушки.
— Смотри, милый мой, Торос возвратил их; посмотри, вот они здесь, — сказала мать и достала из-под подушки игрушки мальчика, который схватил их своими слабыми ручонками.
Зуло радостными глазами глядела на сына. Она забыла об оскорблении, нанесенном ей Томасом-эфенди, забыла свое горе, так как ребенку уже было лучше.
Между тем священник, не найдя ничего в шкафу, спросил Зуло, куда она дела сахар, лежавший там. Она ответила, что у мальчика был сильный жар, и она приготовила из сахара прохладительный шербет.
— Черт бы его побрал, напоила бы его ядом!.. — гневно закричал отец Марук. — Разве ты не знала, что сахар был спрятан для гостей? Что теперь делать?
Зуло ничего не отвечала, но ее печальные глаза наполнились слезами.
У отца Марука часто доброта сменялась беспричинной злобой. Кроме того, и духовный сан делал его черствым; попы, доктора и палачи, часто имея дело с покойниками, не особенно чувствительны к смерти. Поэтому болезнь внука занимала
— Мама, отчего ты плачешь? — спросил мальчик, глядя на мать. — Перестань плакать, я теперь чувствую себя хорошо.
Ничто так не утешает мать, как одно ласковое слово ребенка, одна его нежная ласка. Молодая женщина забыла свое огорчение и вытерла слезы.
Теперь Зуло думала о Саре и Степанике: что будет с ними, если внезапно в сарай ворвутся турки. Но несносные гости продолжали свою попойку, и приходилось ждать, когда они уснут, чтобы пойти к Степанику и Саре.
Кроме того, Зуло хотелось узнать, чем же кончилось дело у соседей. Наконец она не вытерпела и вышла в маленькую комнату, которая служила кладовой. В стене этой комнаты было небольшое отверстие, выходящее прямо в дом соседа. Почти во всех деревенских домах есть такие отверстия для сообщения между соседями в случае какого-либо несчастия: в домах более близких людей такие отверстия делаются шире, чтобы можно было передавать небольшие предметы, например зажженную свечу, если не бывает спичек.
Зуло стояла у отверстия, через которое видна была часть соседнего дома, и слушала, о чем там говорилось.
— Всех вас вырежем, если не укажете, куда они девались. Нам сказали, что они здесь… вы их скрывали… Говорите скорей, не то уведем ваших жен…
Сосед Зако, упав к ногам турок, умолял о пощаде:
— Бог, небо, земля свидетели, что их здесь нет. Не убивайте меня… Вот мой дом… делайте с ним, что хотите.
Эта картина напоминала события в Содоме, тот момент, когда толпа негодяев обступила дом Лота, требуя выдачи гостей. Добрый патриарх умолял их оставить гостей в покое, предлагая взамен своих дочерей… Иегова Израиля был жесток и мстителен — он наказал злодейства людей, предав огню этот безнравственный город. Но армянский бог видел злодеяния худшие, чем в Содоме — и оставлял злодеев безнаказанными.
Зуло, дрожа всем телом, продолжала слушать. Вдруг послышались глухие удары, и она увидела, как сосед Зако повалился на землю. Огонь погас. Теперь Зуло не могла видеть, что там творится, и только слышала голоса: «Ох… спасите… пустите… не убивайте… умираю… куда тащите?..»
Эти мольбы женщин и девушек шли из дома Зако.
— Замолчи, негодная!.. — слышалось в ответ.
XXXII
Вернувшись, Зуло увидела, что гости продолжают попойку. Священник пел, дьячок вторил ему, а эфенди тихо мурлыкал себе под нос. Всем было очень весело.
Какое им было дело до того, что творилось в соседнем доме! Однако Зуло решила рассказать им об этом, надеясь, что они пойдут соседям на помощь. Она подошла к отцу Маруку и шепотом рассказала ему обо всем том, что видела, промолчав только о том, что Степаник и Сара скрываются у них. Какое-то непонятное чувство запрещало ей говорить об этом. Гости заметили, как изменилось лицо священника от сообщения невестки, и с нетерпением спросили:
— Что случилось?
— Звери, звери!.. — закричал отец Марук, воздев руки к небу. — Пусть падет на вас проклятие двенадцати апостолов и трехсот шестидесяти шести патриархов. Проклятое отродье!