Хент
Шрифт:
– Последнее более вероятно, и результаты его могут быть печальны, – возразил ему предводитель армянского ополчения. – Крепость, по крайней мере, служит прикрытием; она задерживает шествие турецких войск. Если мы потеряем ее, то откроем путь башибузукам Измаила-паши, и им ничего не будет стоить в несколько дней завладеть Нахичеванью, Эриванью, а может быть, они и дальше пойдут. Местные мусульмане, насколько мне известно, с нетерпением ждут этих самозванных гостей, а армяне совсем не вооружены. Для защиты нашего края оставлено мало войска, так как наши главные силы сосредоточены в окрестностях Карса. Пока они подоспеют на помощь, все будет уничтожено
Эти слова привели хана в раздражение, и он обиженным тоном произнес.
– Вы сомневаетесь в преданности мусульман?
– Сомневаюсь, и не напрасно, потому что у меня есть факты, подтверждающие мои слова. Вот, например, в числе осаждающих нас курдов находится много зиланцев, которые до войны были преданы русским. А в окрестностях Нахичевани какой-то полоумный мулла возбуждает народ своими вещими снами, предсказывающими господство ислама в этой области.
Председатель прервал их спор.
– Нужно ждать и защищаться до последнего вздоха – оказал он, – я надеюсь на скорую помощь. Генерал Тер-Гукасов не далеко от нас. Стоит ему узнать о нашем положении, и он не замедлит прийти выручать Баязет. Нам нужно только дать ему знать.
– Каким образом? – спросили его.
– Письмом.
– Кто же возьмется доставить письмо?
– Надеюсь, найдется такой смельчак.
– Положим. Но как он проберется? Неприятель окружил нас со всех сторон.
– Попробуем.
Совет решил написать Тер-Гукасову, и через четверть часа вместе с членами совета комендант с письмом в руках вышел из комнаты.
Легкий бой барабана собрал всех солдат на площадь крепости. Комендант начал звучным голосом;
– Ребята, всем вам известно наше положение, поэтому считаю лишним говорить об этом. Будем надеяться на милость божью. Если запоздает подмога, мы погибнем. Следовательно, нужно дать весть о себе, кому следует. Вот это письмо нужно передать генералу Тер-Гукасову, который находится близко от нас. Получив письмо, он не замедлит явиться на выручку. Теперь скажите: кто тот храбрец, который возьмется за это важное дело? Пусть он подойдет и возьмет письмо. Я обещаю ему награду, которой достоин человек, жертвующий своей жизнью для спасения тысячи других. Пусть откликнется тот, кто желает доставить письмо!
Воцарилась глубокая тишина. Из толпы не послышалось ни одного голоса.
– Повторяю, – продолжал комендант взволнованным голосом, – с этим письмом связано наше спасение. Кто желает заслужить славу быть спасителем всех нас?
Ответа опять не было.
– Неужели нет среди вас такого смельчака?! – воскликнул комендант дрожащим голосом. – Кто соглашается взять письмо?
– Я! – послышалось в толпе, и молодой армянин подошел к коменданту и взял письмо. Этого молодца звали Варданом 1 .
1
Настоящее имя молодого человека Самсон, но я из героя моего романа создал отдельный тип, этим слегка отклонился от исторической правды; но пусть простят меня, если я подлинность пожертвовал поэтической свободе (Прим. автора).
II
На следующее утро первые лучи солнца осветили в Баязете и его окрестностях ужасную картину: стали ясно видны последствия погрома, совершенного варварами в течение трех суток.
Вместо домов были кучи пепла; там и сям курились недогоревшие предметы, перед каждым домом валялись трупы стариков, мужчин и женщин с детьми… Голодные собаки с жадностью рвали трупы и рычанием своим старались спугнуть налетающие вороньи стаи…
Отовсюду, из домов и лавок, несся удушливый смрад разлагающихся трупов.
В таком мертвом городе цитадель Баязета ждала своего печального конца.
Осада усиливалась. Все окрестности города: ущелья, горы, поля и равнины – все было покрыто бесчисленными толпами башибузуков. Их лагерь был раскинут группами, и в каждой замечалось движение, суета и гомон!
Религиозный фанатизм соединился с жестокостью воина. Человек, превратившийся в зверя, убивал, терзал себе подобных. Победители, насытившись кровью, занялись грабежом. В одном месте лежали на земле богатые армяне, которых пытали, чтобы узнать, где хранится их богатство. Несчастные страдальцы плакали, умоляли, клялись, что они отдали последнее и что у них нет ничего больше, но им не верили, и чтобы вынудить признание, у них на глазах резали их детей.
В другом конце города курды делили между собой добычу. Жены их с радостными лицами навьючивали ею своих мулов… Немного дальше делили пленных армян; вдруг между курдами возникла ссора из-за одной красавицы, и дело чуть не дошло до сабель. В противоположном конце над валявшимися трупами собрались дикие кошки и хищные птицы… А недалеко от них богомольные турецкие солдаты исполняли свой утренний намаз и, благочестиво подняв кровавые руки к небу, благословляли бога ислама…
Все это свершалось среди дыма, заслонявшего солнце точно густой туман. Орудия не переставали греметь. Ядра ударялись в стены крепости, но она гордо стояла на высоком холме и еще могла отражать удары неприятеля.
На одном конце лагеря внимание всех привлекал какой-то странный человек, который шел прыгая, хлопая в ладоши и пел наивную курдскую песню.
Баба старая в лягушку превратилась,И на дно она морское опустилась.Там песку она достала не простого,Полну пригоршню песочка золотогоЗа козу песок она отдала.А козе ноги не доставало!Ты скажи мне, козочка,Дорогая козочка,Почему грязна ты,Почему хрома ты?– «Юродивый! – кричали со всех сторон курды и, окружив его, заставляли повторять песню.
И действительно, этот человек был юродивым или прикидывался им. Он был одет, как у нас одеваются шуты, бродящие по селам с канатными плясунами. Стоя под канатом, они паясничают и развлекают народ. Был он высокого роста, с диким выражением лица. На голове его красовался высокий безобразный колпак, сшитый из кусков старого войлока и увешанный маленькими колокольчиками, которые звенели при малейшем движении головы юродивого. Лицо его было вымазано ваксой и расписано разноцветными линиями. Все его платье состояло из старой разорванной шинели, надетой на голое тело и подпоясанной веревкой; ноги были босы.