Хейсар
Шрифт:
Скользнула к нему, схватила, сжала пальцы, вгляделась в бесстрастное лицо хейсара и задумчиво посмотрела на меня:
— Бросать я буду тоже его?
Я кивнул:
— Да, леди!
— Хм…
— Он — раза в полтора легче, чем я!
— Зато ты — Мастер и мой учитель!
Объяснение я уже придумал. Поэтому мотнул головой в сторону Крыло Бури и усмехнулся.
— Я — в полтора раза тяжелее, чем он! — кивнул я. — Если вы будете бросать меня, то очень быстро устанете. Или, не дай Вседержитель, надорветесь. С ним вам будет проще — вы сможете сделать намного больше повторений, а значит, освоите бросок быстрее. Кроме
Баронесса недовольно повела плечиком, но спорить не стала:
— Логично…
А вот Вага — попробовал:
— Это неправильно! Да, я побратим Неддара, но это не значит, что я должен прикасаться к его эйди’но’иаре [87] !
Об обычаях хейсаров я знал немногое. Но чтобы ответить на эту фразу, моих знаний хватило за глаза:
— Слово «должен» тут не подходит: Путь Кулака [88] — это часть Пути Волчьего Клыка [89] , а ты — кровь от крови Вейнарского Льва. Ты ИМЕЕШЬ ПРАВО прикасаться к его невесте как в бою, так и вне его…
87
Эйди’но’иара — благословленная Эйдилией, т. е. невеста.
88
Путь Кулака — искусство рукопашного боя.
89
Согласно обычаям хейсаров, жених имеет право касаться невесты только во время боя на наш’ги. А его побратим обладает большими правами, ибо на нем лежит обязанность ее защищать.
— Вне боя — только для защиты… — уточнил воин.
— Кром прав, Вага… — вздохнула баронесса. — Если я буду бросать его, я надорвусь. Значит, в данном случае ты бережешь мое здоровье…
…Где-то часа через два после окончания тренировки, когда лагерь окутала ночная тьма и большая часть наших спутников, устроившихся на ложах из нарубленного лапника, уже почувствовала прикосновение Хэль [90] , Мэй встала с седла, брошенного рядом с костром, подтянула ансы, нашла меня взглядом и кивнула в сторону леса.
90
По представлениям хейсаров, Хэль насылает сны, касаясь груди спящего одной из своих ладоней. Если касается левой — то снится что-то злое или страшное, если правой — то доброе и хорошее.
Я тут же оказался на ногах, подхватил мех с водой, привычно перехватил недовольный взгляд Тиль и неторопливо зашагал к опушке. По пути показывая Мэй, ослепленной светом костра, торчащие из земли корни.
Дошел. Приподнял ветку, которая могла поцарапать ей лицо, отвел бедром вторую, растущую на уровне ее живота, шагнул в кромешную тьму и почувствовал робкое прикосновение к локтю:
— Можно я возьму тебя за руку? А то я ничего не вижу…
— Конечно, можно… — буркнул я и изо всех сил вжал ногти в ладони, чтобы не показать ей, насколько сильно я жажду ее прикосновений.
Девушка подошла поближе,
Я тут же оглох и ослеп. И начал воспринимать мир через ее пальцы.
Мир оказался теплым и восхитительно мягким. Он чуть подрагивал от робости, покалывал кожу в такт биению моего сердца и, кажется, жаждал чего-то ослепительно — яркого и сильного!
Нет, не кажется! Жаждал — ибо легкие, едва заметные прикосновения подушечек пальцев к моей ладони просто не могли быть случайными!
Как я заставил себя сделать второй шаг — не помню. И все последующие — тоже: я ломился в лес как лось. Не замечая веток, царапающих шею и лицо, корней, лезущих под ноги, и кустов, попадающихся на пути.
Я несся в никуда, так, как будто убегал от самого себя. От своих желаний, несбыточных надежд и от Мэй. И в то же время чувствовал, что с каждым шагом вперед приближаюсь к ней все ближе и ближе…
— Стой… — Тихий шепот, ворвавшийся в мир без звуков и красок, заставил меня остановиться и прислушаться.
— Хватит… — Мир дрогнул, царапнул ладонь ноготками и заставил меня развернуться. Потом об жег прикосновением вторую руку и выдохнул в лицо мое имя:
— Кро — о-ом?
Я почувствовал жар ЕЕ дыхания, представил, как шевелятся ЕЕ губы, заново ощутил подаренный мне поцелуй и сглотнул:
— Да, Мэй?
— Знаешь, я сошла с ума…
Я не понял, так как вместо того, чтобы вдумываться в смысл слов, представлял, как тянусь к ЕЕ губам своими и как они подаются ко мне навстречу.
— Я сошла с ума! — горячечным шепотом повторила Мэй и обвила мою шею руками. — Я весь день думала о тебе… И весь день мечтала остаться с тобой наедине…
Я вытаращил глаза и несколько раз тряхнул головой: я — бредил! Слышал то, что хотел, а не то, что мне говорили:
— Прости, мне, кажется, послы…
— Тебе не послышалось!!! — перебила меня Мэй. — Я весь день мечтала о ночи вдвоем, а когда Вага сказал, что мы будем ночевать в лесу, у меня оборвалось сердце… И в этот момент я научилась ненавидеть… Сначала его — человека, лишившего меня возможности спать с тобой на одном ложе… А потом — ее, женщину, посмевшую прикасаться к моему мужчине…
«На одном ложе?» — ошалело подумал я и тут же вспомнил скамью под спиной и темный, закопченный потолок, в который я пялился всю ночь, всхлипывания Мэй, доносившиеся из темноты, и боль в левом подреберье, не оставлявшую меня до рассвета.
— Я умирала от ревности тридцать семь раз. Столько, сколько раз она до тебя дотрагивалась… И ожила только тогда, когда ты поставил ее с Вагой и дал мне понять, что тебе не нужны ничьи прикосновения, кроме моих… Кром, я… я никому тебя не отдам!
Ее слова кружили голову, как крепкое вино. И постепенно вымывали из души остатки силы воли.
— Знаешь, я весь день ощущала вкус твоих губ. Чувствовала твой запах, жар твоего тела и нежность рук… Я мечтала сказать, что хочу еще…
— Мэй, ты сошла с ума… — почти потеряв голову от желания, выдохнул я.
— Ага… Поэтому… я… сейчас… тебя… поцелую…
…Я, кажется, умер. От ее нежности. Потом еще раз, но уже от своей. А после третьего — или десятого? — поцелуя окончательно перестал соображать: сгорал от прикосновений ее рук к шее и лицу, коже, плавился от жара ее тела и таял от безумного шепота на ухо.