Хейсар
Шрифт:
У меня закружилась голова от безумного, ни с чем не сравнимого счастья: он не лгал! Совершенно точно!!!
Я потянулась к его руке, наткнулась на плашку и наконец вспомнила, зачем я его разбудила:
— Что ж, раз Ратка отпадает, значит, у тебя остаюсь только я…
Видимо, приперло его здорово, так как он заставил себя смириться:
— Может, хотя бы отвернешься?
Я кивнула, эдак с минуту потаращилась в огонь, потом услышала скрип кровати, обернулась, увидела, что Кром, свесившись с кровати,
— Ляг на место, раны откроются!
Поставил. Лег. Уголком одеяла вытер со лба пот и виновато вздохнул:
— Прости…
Накрыв плашку заранее приготовленной крышкой, я отнесла ее к двери, вернулась обратно, сорвала с Крома одеяло и принялась придирчиво осматривать повязки.
Кром торопливо прикрыл чресла ладонью и возмущенно уставился на меня:
— Мэй, ты что творишь?!
— Ты! Будешь! Лежать! Пока! Я! Тебе! Не! Разрешу! — выделяя каждое слово интонацией, отчеканила я. — Ясно?!
— Мэй, ты — девушка, а я — мужчина!!!
— Ты мужчина, которого я люблю… — перебила его я, осторожно размотала повязку, на которой появилось алое пятнышко, и угрюмо уставилась Крому в глаза: — Опять кровит! Ну что же ты наделал?!
…Минут через сорок, когда раны были обработаны и перевязаны, пот — смыт, а белье перестелено, я подошла к очагу, сняла с крюка исходящий паром котел с дашти [203] , отволокла его к столу, кое-как наполнила варевом здоровенную кружку и протянула ее Крому.
203
Дашти — хейсарское национальное блюдо. Густой суп из говяжьих ног и рубца. Аналог хаша.
Он сделал глоток и аж застонал от удовольствия:
— Вкусно…
Я улыбнулась и ласково погладила его по бедру:
— Пей сколько влезет — его тут полведра, если не больше…
Выпил. В считанные мгновения. Потом увидел, что я взяла с тарелки кусочек разваренного рубца, и слабо улыбнулся:
— А теперь ты будешь кормить меня с рук?
— Угу…
— Твои женихи удавятся на собственных поясах…
— Какие женихи? О чем ты? — притворно удивилась я, вытирая ему губы рушником.
— Унгар Ночная Тишь, Намор Медвежья Лапа и Итлар Сокол… — перечислил Меченый.
Его голос вдруг плеснул такой горечью, что шутить мне тут же расхотелось:
— Ты спас детей Ваги… Дальше продолжать?
В глазах Крома появилось удивление. За ним — понимание, безумная радость и… отчаяние, от которого меня затрясло:
— Так вот что это были за свертки…
— Да, ты закончил свой Путь… — кивнула я. — Значит, должен вернуться в храм Двуликого. А я обязана разделить твою судьбу…
…Следующие минут пять он
Смириться — смирился. Ибо в какой-то момент перестал жевать и повторил слова, которые я сказала ему по дороге в Шаргайл:
— Они над нами издеваются…
А вот понять — не понял: вместо того чтобы обрадоваться тому, что я буду принадлежать только ему, испугался за мою жизнь:
— Я не хочу, чтобы ты уходила…
От безумного, всепоглощающего отчаяния, прозвучавшего в его словах, у меня пересохло во рту и бешено заколотилось сердце. Я тут же пересела к нему на кровать, придвинулась поближе, а потом положила его левую руку к себе на бедро.
Первые пару мгновений после того, почувствовав ладонью мою ногу, он сходил с ума от ощущений и толком меня не слышал. Поэтому понял, что я сказала, только тогда, когда я закончила говорить:
— Кром по прозвищу Меченый! Я, баронесса Мэйнария д’Атерн, вверяю тебе свою честь, свою душу и свое сердце. Или, как говорят в Шаргайле, отдаю тебе свое Слово, свое сердце и свою жизнь…
— Мэй!!!
— Я тебя люблю… — глядя ему в глаза, выдохнула я. — Люблю больше жизни! Поэтому буду твоей, и только твоей. До последнего вздоха…
Он закрыл глаза, сжал зубы, а я, дотянувшись до стола, вцепилась в рукоять ножа, чиркнула себя по запястью, прикоснулась губами к порезу и вскинула голову к потолку:
— Клянусь кровью своего рода! И… кровь от крови твоей, Барс!!!
…К середине часа жаворонка, когда в дверь постучалась Сита, Кром спал и улыбался во сне. Увидев его сияющее лицо, хейсарка вздрогнула, как от удара, потом закусила губу, сжала кулаки и еле слышно буркнула:
— Выздоровеет!
Я удивленно уставилась на нее — судя по выражению лица, помощница дари Иттиры была чем-то страшно расстроена. Настолько, что не справлялась со своими эмоциями.
Пощупав биение жил и осмотрев повязки, Сита практически упала на свободный табурет и закрыла лицо руками:
— Ну все, самое страшное позади. Можешь идти спать, ашиара!
Оставлять Крома наедине с человеком, который будет думать о чем угодно, кроме того, что надо, я не собиралась, поэтому отрицательно помотала головой:
— Не хочу…
— Посмотри на себя: глаза красные, лицо бледное, щеки ввалились… — не глядя на меня, буркнула она. — Иди, тебе надо поспать хотя бы пару часов…
От боли, прозвучавшей в ее голосе, у меня свело зубы. Поэтому, вместо того чтобы сказать очередное «нет», я поинтересовалась, что с ней творится.