Химера
Шрифт:
Лиз Джанни категорично покачала головой. Энергичная и напористая, она всегда решительно выступала на любом собрании; ее речь и теперь прозвучала абсолютно уверенно:
— Весь полезный груз проходит контроль безопасности. Существуют отчеты об опасности, трехступенчатые анализы всех приспособлений для хранения. Поверьте, до такой степени опасный эксперимент не мог бы попасть на станцию.
— Если, конечно, вы знаете, что он опасный, — сказал Эллис.
— Конечно, мы знаем!
— А что если правила безопасности были нарушены? — предположил Джек. — Большинство экспериментальных грузов поступают
Впервые Лиз казалась растерянной:
— Такая ситуация… маловероятна.
— Но возможна.
Хотя она и не признала подобную возможность, во взгляде Лиз мелькнуло смятение.
— Мы с пристрастием расспрашиваем всех исследователей, — сообщила она. — Всех ученых, которые посылают эксперименты на станцию. Если они пренебрегают безопасностью, черт подери, я все об этом узнаю.
«Это уж наверняка», — подумал Джек. Как и остальные присутствовавшие мужчины, он немного боялся Лиз Джанни.
— Остался еще один вопрос, — заметил Гордон Оби, заговоривший впервые за все это время. Как всегда, он оставался Сфинксом — слушал, не комментируя, молча обрабатывая информацию. — Вопрос — зачем? Зачем кому-то понадобилось организовывать диверсию на станции? Неужели мы вызываем у кого-то недовольство? У какого-нибудь фанатика, испытывающего ненависть к новейшим технологиям?
— Биологический вариант Юнабомбера, [40] — подсказал Тодд Катлер.
— Тогда почему бы просто не выпустить этот организм в Космическом центре Джонсона и покончить со всей нашей инфраструктурой? Это легче и гораздо логичнее.
40
Юнабомбер (Теодор Качинский, род. 1942) — американский террорист, посылавший в 1970-1990-х гг. бомбы по почте. Обещал прекратить свои бесчинства, если в прессе опубликуют его манифест — пространный документ с критикой в адрес современного общественного устройства и призывами решительно воспрепятствовать научно-техническому прогрессу.
— У фанатиков нет логики, — заметил Катлер.
— Логика есть у всех, включая фанатиков, — возразил Гордон, — если, конечно, знать мотивы их поведения. Именно это меня беспокоит. Именно поэтому я задумался, действительно ли мы столкнулись с диверсией.
— А с чем еще, если не с диверсией? — удивился Джек.
— Есть другая версия. Не менее страшная, — сказал Гордон, и его тревожный взгляд обратился к Джеку. — Ошибка.
Доктор Айзек Роман бежал по коридору, с ужасом думая о том, что ему предстоит увидеть; сигнал его пейджера не умолкал. Он отключил его и открыл дверь, ведущую в отделение высшей защиты. Он не стал входить в палату, он стоял у смотрового окна и наблюдал за тем кошмаром, что творился внутри.
Доктор Натан Хелсингер бился в конвульсиях на залитом кровью полу; красные потеки были видны и на стенах. Две медсестры и врач в скафандрах пытались предотвратить травмы, но судороги были
Роман нажал кнопку внутренней связи.
— Скафандр! Вы не повредили его?
Женщина медленно поднялась на ноги, и Роман заметил ужас на ее лице. Она осмотрела перчатки, рукава, затем стык между скафандром и шлангом, подающим воздух.
— Нет, — сказала она, облегченно всхлипнув. — Не порвала.
Кровь брызнула на окно. Роман отпрянул, когда яркие капли потекли по стеклу. Хелсингер бился головой об пол, его спина то расслаблялась, то выгибалась. Опистотонус. Роман только однажды видел такую неестественную позу у отравленного стрихнином — тело выгибалось, словно натянутый лук. У Хелсингера начался новый спазм, и он снова ударился головой о бетон. Кровь брызнула на лицевые панели обеих медсестер.
— Отойдите! — приказал Роман по внутренней связи.
— Он убьется! — возразил врач.
— Я не хочу, чтобы кто-нибудь еще заразился.
— Если мы не сдержим эти приступы…
— Вам его не спасти. Сейчас же отойдите в сторону. А то сами поранитесь.
Медсестры неохотно отступили. Спустя некоторое время к ним присоединился и врач. Глядя на жуткую сцену, они стояли молча и неподвижно.
Снова начались конвульсии — голова Хелсингера запрокинулась назад и ударилась об пол. Кожа, словно треснувшая по швам одежда. Лужа крови превратилась в озеро.
— Боже, посмотрите на его глаза! — закричала одна из медсестер.
Они были выпучены и походили на два гигантских шара. «Травматический проптоз», — подумал Роман. Глазные яблоки сместились вперед из-за сильнейшего внутричерепного давления, до предела отодвинув веки.
Приступы продолжались, не ослабевая, голова билась об пол. Отлетавшие осколки костей бились в смотровое окно. Казалось, больной пытается раскроить себе череп, высвободить находившееся внутри нечто.
Еще один удар. Снова в смотровое окно полетели осколки костей и капли крови.
Должно быть, он уже умер. Почему приступы продолжаются?
Но агония Хелсингера продолжалась — так бьется и мечется обезглавленная курица. Голова приподнялась над полом, спина выгнулась вперед, словно пружина, а затем распрямилась. Шея резко отклонилась назад. Раздался треск, и череп раскололся, словно яйцо. Полетели осколки костей. Серое вещество залило смотровое окно.
Роман отшатнулся, ахнув от неожиданности, к горлу подступила тошнота. Он опустил голову, пытаясь совладать с собой и побороть дурноту, которая грозила погрузить зрение во мрак.
Обливаясь потом и дрожа, доктор поднял голову, чтобы еще раз взглянуть в смотровое окно.
Натан Хелсингер затих. То, что осталось от его головы, покоилось в луже крови. Ее было так много, что Роман не сразу смог отвести взгляд от большой алой лужи. Затем он перевел глаза на лицо Хелсингера. На сине-зеленую массу, которая, дрожа, проступила у него на лбу. Цисты.
«Химера».
«— Что случилось, в чем дело?
— Ухо… У меня в ухе…
— Болит? Ухо болит? Посмотри на меня!
— Оно пробирается глубже! Вытащите его! Уберите его!»