Химеры Хемингуэя
Шрифт:
— Я не хотел тебя будить.
— Я знаю, это не твоя вина.
— Что?
— Она не так невинна, какой кажется.
— Кто?
— Есть пределы тому, что ты можешь делать для Стэси.
— Почему?
— Я знаю, я сама тебя в это втянула. Я знаю, ты пытаешься помочь. Ты не знаешь мир так хорошо, как я, милый. Вот почему ты писатель, а я журналист. Я должна тебя защищать, потому что люблю тебя. По-моему, тебе нужно перестать торчать у Стэси. Мне приходится полностью доверять тебе, но не уверена, что смогу так же доверять
— Со мной она всегда честна.
— Верь во что угодно, милый. Но, пожалуйста, ложись спать. Дай мне обнять тебя. — Она притянула меня к себе. — Потому что я собираюсь защитить тебя, хочешь ты этого или нет.
— Чем заканчивается эта история? — спросил я Анастасию назавтра. — В романе что-то должно произойти.
— Зачем?
— Должно быть заключение. Точка.
— Меня поймают?
— И что тогда?
— Не знаю. Это еще не произошло.
— Постарайся представить.
— Но, Джонатон, я не могу представить, как хоть в чем-то, что я когда-либо делала, может быть точка. Я не знаю, что случилось бы, если б меня поймали. Если б я нашла конец для своей истории, он бы не был вымышленным.
— Но ты же понимаешь, необходимо…
— Ты ждешь озарения?
— Согласен на завершение.
— По-моему, какой-то президент или генерал, или кто там еще, говорил, что история — всего лишь одно чертово событие за другим.
— Верно — для президента или генерала. Жизнь в настоящем и естьпросто одно чертово событие за другим. Но повествование бывает только после свершившегося, когда моральный вес поведения можно сопоставить с моральным весом намерений.
— Джонатон, дорогой, мы — не после свершившегося.
— Но мы ничего не достигнем, если так и застрянем в настоящем. Ты можешь бросить Саймона. Мы можем начать сначала.
Она грустно улыбнулась:
— Знаешь, что Гертруда Стайн сказала Хемингуэю, когда он прочитал ей отрывок из «Как пали сильные»?
— Я думал, никто не видел оригинала рукописи, кроме тебя, меня и…
— Он тогда очень уважал ее мнение. Наверное, пришел к ней в салон и читал ей наедине. Позже она цитировала другим только свой ответ.
— Ей понравилось, но она уже не знала почему?
— «Начни заново, — сказала она ему, — и сосредоточься».
— Он так и сделал.
— Ему пришлось. А я не могу.
— И что?
— Посмотрим.
— Ты знаешь.
— Еще нет.
— Галатея, — сказал я.
Она сжала мою руку:
— Пигмалион.
x
Судя по счетам, ты ходила в супермаркет. Вспомни, ты не выходила из квартиры, с тех пор как вернулась из клиники; почти ничего не ела и не спала по ночам, бесчинствовала каждый день и, должно быть, выглядела дай боже, мало напоминала человека, не говоря о
xi
— Спишь?
— Да. — В одежде забравшись в постель к Стэси, я погладил ее волосы. Сквозь почти полуденный свет она сощурилась на меня и отвернулась к стенке. Моя рука спустилась по ее спине.
— Прекрати.
— Я не видел тебя два дня.
— В этом я виновата?
— Мишель меня отправила. Я же говорю: она сказала, это проверка, люблю я ее или нет.
— И как, любишь? — Анастасия перевернулась и уставилась на меня. Я вытер ее слипшиеся карие глаза. — Ты обгорел, — сказала она.
— На пляже. Так и бывает, когда мы ездим к океану.
— Ты по правде ее любишь.
— Океан — первое место, куда мы отправились вместе; ну, как пара. Вот и все.
— Значит, с вами все ясно. Видимо, так мне проще.
— О чем ты?
— Пожалуйста, просто женись на ней, Джонатон. Живите долго и счастливо. Это тыможешь стать Американской Мечтой. Ты это заслужил, ты сам понимаешь. А теперь уходи, оставь меня. — Завернувшись в простыню, она метнулась в ванную и принялась всухую давиться над унитазом.
Мне показалось, я слышу плач. Я вошел — ее тело скрутилось на полу, голова на унитазе. Она вытянула руку — удержать меня хотя бы на расстоянии руки. Я сжал ее ладошку, слабую, как всплеск воды. Она покачнулась. Голова легла на мои колени.
— Утренняя тошнота, — сказала она. — Наверное, женщинам, которые едят, приходится намного хуже.
Я отпустил ее руку:
— Твой муж сделал тебе ребенка?
— Саймон не смог бы при всем желании.
— У тебя его ребенок, потому что ты хочешь…
— Никакого его ребенка.
— Значит, ты собираешься…
— Тебе не кажется, что это лучше всего, при таких обстоятельствах?
— Без сомнения.
— Спасибо, что ты так уверен.
— А Саймон согласен?
— С какой стати мне говорить ему?
— Это его вина, что…
— …что я ему изменяла? Что не предохранялась? Что впустила тебя в свою жизнь? Он не виноват, Джонатон. И раз уж я признаю свою вину, думаю, тебе самое время признать свою. — Она отползла от меня. — Ты хочешь верить, что я твое создание? Почему бы и нет? Я позволяю тебе написать мой роман, эти вещи мало чем отличаются. Но Саймон не просто какой-то там характерный актер. Мы не вправе причинять ему боль, ни ради нашей истории, ни ради нашего… нашего физического удовлетворения.