Химеры Хемингуэя
Шрифт:
— Если ты правда собираешься с ней расстаться, тебе, наверное, чемоданы пора собирать?
— Мне ничего не нужно. Мы купим все новое.
— Но я не…
— Помнишь, что ты мне сказала в «Пигмалионе» в нашу первую встречу?
— Когда Мишель представила меня Саймону? — Она нахмурилась.
— Я спросил тебя, предложила ли ты, как остальные, свою цену за «Пожизненное предложение». Ты сказала, что не стала бы тратиться на мертвое.
— Неужели ты это помнишь?
— Думаю, я смог бы повторить
— Тогда у тебя в голове больше, чем у меня в кофре. Я тебе уже не нужна.
— Ты сказала мне, что не стала бы тратиться на мертвое,Стэси. Оглянись. — Я обвел рукой комнату, перевернув Саймонову коллекцию старого веджвудского фарфора, разбив вазу. — Ты живешь в кунсткамере. Ты что, не понимаешь — мы можем оказаться где угодно? Мы начнем все сначала.
— А что мы скажем нашему ребенку? Ты забываешь, я известный писатель.
— Ты когда-нибудь читала Мортона Гордона Гулда?
— Нет.
— Человек, в честь которого ежегодно вручается премия. Слышала когда-нибудь о Рене Франсуа Армане Сюлли-Прюдоме?
— Нет.
— Первый Нобелевский лауреат по литературе. О твоем бессмертии необязательно знать живым.
— Рене. Мне нравится это имя, Джонатон. Подойдет и для мальчика, и для девочки.
— А кого бы ты хотела?
— Ты хочешь девочку.
— Да?
Поглаживая плоский живот, она сказала:
— Ты ее называешь нашей дочерью.
— Рене.
— Пожалуй, я бы предпочла мальчика.
— Почему?
— Он не станет таким, как я. Он будет как Саймон.
— Или Тони.
— Тони был не так уж плох. Может, вел себя по-свински, но я не верю, что со зла.
— Что ты имеешь в виду?
— Я обманываю людей, Джонатон. Его, теперь тебя. Люди получают право быть жестокими. После аборта ты вряд ли станешь со мной разговаривать.
— Но ты хочешь сына.
— Больше, чем дочь. Но кто бы ни родился, я потеряю мужа.
— И получишь другого.
— Как мне объяснить? Это вопрос веры. Если просто что-то принимаешь, потом можешь передумать по какой-нибудь мелкой причине. Но если жертвуешь любой альтернативой, если вместо пари Паскаля испытываешь свою веру русской рулеткой, ничего не остается, только верить, даже если все, во что веришь, утрачивает достоверность. Я научилась смотреть вслепую. У каждого из нас есть только одна возможность пожертвовать всем — потом ее уже не будет. Я этого не сделала, как когда-то воображала, ради того, чтобы стать хорошей католичкой, и не смогла быть правоверной иудейкой.
— И ты успокоилась на Саймоне.
— Ты воображаешь, будто очень умный, но ты идиот. Это же очевидно. Почему ты так усердно пытаешься обвинить бедного ничтожного Саймона? Я решила поверить в Американскую Мечту. Я должна жить со своим мужем и своей ложью. Когда я определилась с верой, я плохо выбрала судьбу. Но дело сделано. Поэтому люби меня. Спасай моей ложью. Сочини из моей истории
— Думаешь, что можешь пожертвовать всей своей жизнью ради того, во что я не верю, и при этом удержать меня. Нет, Анастасия. Ты должна выбрать. — Я встал на колени. — Выходи за меня.
— Нет.
— Тогда я должен уйти.
— Прошу тебя.
Я отправился домой, делать предложение Мишель.
xiv
Саймона Стикли, пожалуйста.
Это Жанель Дектор.
Мисс Дектор, это Уэсли Штраус, репортер «Таймс».
Саймон Стикли сейчас занят. Могу я чем-то помочь?
Боюсь, это не касается галереи.
Это не важно.
Я ценю ваше усердие, мисс Дектор, но дело строго конфиденциально, и мистер Стикли, вероятно, предпочел бы, чтоб его лично известили, до того как прочтет в газетах, что…
Я прошу прощения, мистер… Жанель, оставь меня!..Мистер…
Штраус. Уэсли Штраус из «Таймс».
Мистер… Жанель, если ты не уберешься из моего…Простите, мистер Штраус. Это Саймон Стикли. Вы хотите узнать о «Судьбе»?
Очевидно, можно сказать и так. Вы уже знаете от журналистов из других газет?
«Голос Сан-Франциско» проявил определенный интерес, как и следовало ожидать. Они прислали корреспондента.
«Голос»?
Пару дней назад. Опубликовали неплохой репортаж. Вполне исчерпывающий.
Что вы сказали…
Я объяснил, что нужно отдаться «Судьбе», быть готовым ловить шанс и изо дня в день жить, не зная о последствиях. Конечно, вы уверены, что никогда не проиграете, но при этом вы также знаете, что никогда не сможете выиграть. Эта неопределенность сводит вас с ума.
Хотите сказать, это свело с ума вашу жену?
Она, сами понимаете, весьма чувствительна. Но в конечном счете это равно касается всех нас. Не важно, во что люди хотят верить, на них влияет великое произведение искусства: если можно так выразиться, это судьба, которую мы все разделяем.
И все-таки есть более конкретные проблемы честности, авторского права…
Но разве вы не видите красоты? Все мы авторы, каждый в ответе за то, чтобы сделать «Судьбу» нашей собственной. Произведение только обогащается, если все больше людей предъявляет на него права. А иначе оно осталось бы лишь артефактом, осколком прошлого. У большинства художников слишком развито эго, что, по моему скромному мнению, и обрекает их на провал.