Химеры
Шрифт:
Он бросил черного, стремительно ушел в придонный ил, оттолкнулся, поплыл прочь, что было сил. Над ним билось мутное ало-зеленое облако, подсвеченное полуденным солнцем, в него вплывали все новые верткие тени — его народ, его сородичи, привлеченные агонией и вкусом крови.
Ньет плыл и плыл куда глаза глядят, пока его не вынесло на песчаную отмель вдалеке от набережной. Там он с трудом выволокся на сушу и некоторое время лежал ничком, уткнув лицо в мокрый песок.
Часть
14
Смотреть на Сэнни — то же самое, что смотреть в глаза самому себе.
Герейн знает, что когда они были совсем маленькими, их взяли из мира людей и поселили здесь.
«За руку вывели из пожара», — говорит бабушка.
У бабушки летящие серебристо-серые волосы, платье цвета ракушечного песка и гладкая, как сливки, кожа.
— Бабушка — богиня, — уверенно говорит Сэнни.
Герейн слушает его, хотя старше на целый час.
Смотреть на Сэнни — то же самое, что смотреть на быструю речную воду.
Они часами играют среди расчерченных солнечными полосами каменных плит, прячутся за квадратными подножиями вазонов с цветами. Двор пуст, в нем живут только голуби и тени.
В громадных, наполненных прохладой комнатах никогда никого нет.
Иногда они слышат смех. Иногда стон оборванной струны или резкий свист. Иногда разом стекает вереница дней, круглых и пустых, как бусины бабушкиного ожерелья. Каждая бусина отражает целый мир.
Стекла в окнах, огромных, до самого пола, расслоены цветными полосами. Иногда они вытаивают из рам, как льдинки, иногда схватываются молочно-белой морозной пластиной.
Смотреть на Сэнни — то же самое, что заглядывать в колодец жарким днем.
Прохлада, эхо, жутковатая темнота, и там, далеко-далеко, в самой глубине — крохотное отражение твоего лица.
Иногда Герейну хочется крикнуть и посмотреть, что получится.
Но он всегда молчит — он на целый час старше брата и будет королем.
— Вран-тараран! — бессмысленно и весело выкрикивает Сэнни, сидя на самом коньке крыши. Флигели замка загибаются клещами и сгребают к главной башне слепящий под солнцем крошеный мрамор. — Вран-арваран! Вран-колдовран! Вран-трундыран!
Он болтает ногами, потом встает на узком гребне, балансируя.
Герейн, задрав голову, смотрит на него из чаши двора, рядом падает синяя летняя тень, и он суеверно отодвигается на ладонь, чтобы не наступить.
Полуденные твари — самые страшные.
Одна плавает в пустой чаше фонтана, когда его заливает светом до краев. Другая живет в трещинах между глыб ракушечника и дразнится бронзовым язычком.
Третья жарким листом дрожит в арке ворот, схватившись
— Вран, Вран! — Сэнни скатывается вниз и исчезает в зелени парковых деревьев — как белочка. Всадник безразлично смотрит ему вслед и спешивается. Герейн вздергивает подбородок и выпрямляется во весь свой невеликий рост.
— Пора заниматься, — говорит Вран и, не оглядываясь, проходит в главный зал — угловатая, длинная чернота, воткнутая в раскаленное горнило.
В комнате для занятий пусто и холодно. «Чтобы ничто не отвлекало твой ум», — говорит Вран.
— Что есть свет?
— Волна.
— Что есть волна?
— Частица.
— Частица чего?
— Частица света.
— Что следует за оградой?
— Стена.
— А за стеной?
— Крепостная стена.
— А за крепостной стеной?
Герейн сбивается, переглатывает и смотрит на Врана исподлобья.
— Что следует за крепостной стеной, мальчик?
— Великое Ничто, — шепчет он очень тихо и замолкает.
Скрипит собранная из девяти пород дерева дверь, и в комнату бочком протискивается Сэнни, бесстрашно проходит к своему стульчику и садится. Он терпеть не может Врана, и заниматься его не заставляют, но оставить брата наедине со страшным черным дролери не в силах.
— Вран-дурындан, — отчетливо артикулирует он за спиной у учителя и корчит страшную рожу.
Ночью Герейну снятся кошмары.
Грохот, крики, треск пламени. Каменная башня горит и рушится внутрь себя. Сереброволосая девушка держит их, совсем мелких, за плечи, жмется к прямоугольному зубцу и вдруг рывком падает вниз, в раскрытый зев лестничного пролета, в груди ее стрела — как черная флейта. Волосы и платье вспыхивают, и огонь внизу сглатывает жертву.
Герейн кричит, моментально хрипнет от чада, жмурится и вцепляется в брата. По щекам текут слезы — черные от копоти.
Он не умеет звать маму, их мама давно умерла — после того, как родился первый из близнецов.
Ей, уже мертвой, разрезали живот и достали Сэнни. Он долго не кричал, и невенитки думали, что он задохся еще до рождения, а потом он открыл глаза и улыбнулся.
— ЧТО ЗА КРЕПОСТНОЙ СТЕНОЙ? — грохочет черная, в половину главной башни, тень. — ОТВЕТЬ.
— ЧТО СЛЕДУЕТ ЗА КРЕПОСТНОЙ СТЕНОЙ, МАЛЬЧИК?
Герейн невидящим взглядом смотрел в окно галереи, на залитый вечерним светом дворцовый парк. Под ровно подстриженными кустами лежали холодные синие тени, трава же оставалась зеленой. Издалека доносилась праздничная музыка…