Химия без прикрас
Шрифт:
— Д-довели-и-и, — заплакала девушка, а Дмитрий Николаевич со Стегловым переглянулись.
— Свекровь твоя? — предположил Серега, имея в виду тучную даму в халатике. Девушка, вздрогнув плечами, кивнула.
— И никто не заступился? — участливо спросил Стеглов, погладив девушку по волосам. Она отрицательно помотала головой.
— Да кто ей перечить-то будет… — выдохнула она и, сделав усилие, заставила себя успокоиться.
— Вот что, Светлана, — сказал Стеглов, поднимаясь с дивана и снимая перчатки. — Хорошо тебя довели. Поедем в роддом, полежишь там, в отделении
— Только ее, — по-детски жалобно проговорила девушка.
— Договорились, — улыбнулся Стеглов.
— Сто девятая, — химик в это время связался с диспетчерской. — Угроза выкидыша…
Когда муж пациентки закончил копошиться с сумками, Дмитрий Николаевич забрал их из его рук и, весьма резко порекомендовав пересмотреть свои приоритеты, вышел из квартиры вместе со Светланой, а я, направившись за ними, услышала тихий, но очень серьезный голос Стеглова:
— Мы забираем вашу жену с угрозой выкидыша из-за нервного срыва. Это вам так, пища для размышления.
Это был последний вызов. Усталые и выжатые, как лимон, мы приехали на станцию в пятнадцать минут восьмого, и Лебедев, положив в мою руку ключи от своей машины, велел ждать его внутри. А сам отправился на станцию, сказав, что надо привести все в порядок перед приходом начальства.
Я чувствовала себя подавленной, морально выпотрошенной. Мне бы сейчас отключиться, поспать хотя бы какое-то время, ведь впереди еще семь уроков, но из моей уставшей головы никак не выходила та девушка, разбившаяся со своим парнем на мотоцикле. Я не могла понять, она знала, что ее спутник сел за руль пьяным? И, если да, то почему поехала вместе с ним?
Размышляя об этом, я сама не заметила, как задремала. Проснулась я от пронзительного звонка мобильного телефона Дмитрия Николаевича. Оказывается, мы уже были в пути и совсем недалеко от лицея.
— Прости, забыл звук отключить, — ответил Лебедев, переключив передачу и вынув из кармана пальто телефон, протянул его мне. — Кто, посмотри?
— Маша Манохина, — прочитала я с экрана телефона. — Это наша Маша?
— Да, включи громкую связь, — попросил химик и, когда услышал голос Маши на другом конце, ответил:
— Да, Маш.
— Дим, привет, не отвлекаю? — ее голос казался немного уставшим и расстроенным.
— Я за рулем, что-то срочное?
— Да не знаю даже… — проговорила Маша. — Ты попросил сказать, если что-то будет известно про ту девушку, которую вы ночью привезли в реанимацию, помнишь?
— Да, как она? — спросил Лебедев, перестраиваясь правее.
— Скончалась час назад.
На несколько секунд повисла тишина. Я почувствовала щемящую боль внутри, где-то глубоко в сердце. Ком слез сдавил горло. Я смогла только тяжело выдохнуть, стараясь не расплакаться, глядя, как Дмитрий Николаевич сильнее сжал руль.
— Ты знал ее? — осторожно спросила Маша.
— Да нет, Маш, не знал, просто жалко ее стало, хотел узнать, когда она очнется.
— Дим, мне…
— Да все нормально.
— Что же вы его все так… — чуть оживилась Маша. — Позвоню, Димочка! Пока! Не грусти! Марине в школе привет от меня передай!
— Обязательно, — ответил он и, доехав до переулка, вплотную прилегающего к улице, где располагался наш лицей, остановил машину и устало положил голову на руль.
Не знаю, что сейчас надо сделать: просто помолчать или попытаться как-то утешить его? Только вот, кажется, что если я открою рот, то просто разрыдаюсь. Поэтому я сжимала челюсть так сильно, что, похоже, ее вот-вот свело бы. С трудом делая очередной вздох, я только протянула к химику руку и положила ее ему на затылок. Я слышала, что иногда врачи интересуются дальнейшей судьбой их пациентов, когда передают их другим специалистам. Да и он сказал, что не впервой ему… Я и не сомневаюсь.
Я на мгновение вспомнила лицо этой девушки. Бледное, с размазанной кровью под носом из-за проведенной реанимации. И глаза.
Закрытые глаза.
По моей щеке скатилась слеза…
— Хочешь, я отвезу тебя домой? — глухо спросил он, подняв голову и обеспокоенно посмотрев в мои глаза. На какое-то мгновение мне показалось, что сейчас он просто искренне волнуется за мое душевное состояние. Но я, заткнув рвущуюся изнутри истерику, шмыгнула носом, медленно выдохнула ртом и, собрав остатки самообладания в кулак, твердо ответила:
— Нет, Дмитрий Николаевич, надо в школу.
========== Глава 20. О нервных расстройствах и скорой взаимопомощи. ==========
Воротник помялся.
Я разгладила белую ткань блузки около шеи и прижала воротник к себе. Результата — ноль. Я повторила это действие еще раз. Воротник упрямо ежился, показывая неопрятную складку. Видимо, еще в начале смены я примяла его синей формой, а сверху еще и курткой.
Я снова бездумно прижала ладонью воротник. Тщетно. Еще и еще, и еще…
Разозлившись, я ударила по воротнику, заодно задев и себя, и зажмурилась, а потом, медленно раскрыв глаза, снова посмотрела в зеркало. Лицо какое-то сероватое от бессонной ночи. И мешки под глазами. Я облизнула сухие губы, открывая левой рукой холодную воду и зачерпывая ее в ладони, с удовольствием умыла лицо, после чего снова взглянув на свое отражение.
Бодрости умывание холодной водой не особо придало. Теперь я выглядела не только опустошенной и уставшей, но еще и мокрой. Во вчерашней блузке с помятым воротником, застегнутым на все пуговицы под самое горло.
Под самое горло.
Не обращая внимания на дрожащие руки, я нервно расстегнула первые три пуговицы и обхватила ладонями шею. Надо же, я всегда ходила в школу в застегнутых наглухо блузках, рубашках, с аккуратным пучком на голове или, на худой конец, с высоким хвостом на затылке. И только сейчас у меня появилось ощущение, что с моей шеи будто сняли петлю. Лишь шов на боку ныл какой-то приглушенной болью, но, кажется, я к ней уже давно привыкла…