Химия без прикрас
Шрифт:
— Димон, ты долго копаться будешь? — в туалет заглянула Фаня. — Ты чего? Вообще спать ложилась?
— Нет. Я сегодня лягу, — ответила я, с трудом отрывая взгляд от своего отражения.
— Да зачем сегодня, когда можно отложить до завтра? — с сарказмом пробурчала она. — Читала с фонариком под одеялом?
— Можно и так сказать, — вяло отозвалась я, а потом распустила свой привычный пучок на голове, растрепав рукой волосы.
— Димон, ты меня пугаешь, — покосившись на мои распущенные волосы, проговорила Фаня.
— Мне и самой страшно, — на полном серьезе ответила я и вышла
Весь день, с самого утра мне казалось, что вокруг слишком мало кислорода, что воздух слишком разрежен, что меня душат, душат… И только сейчас, к концу третьего урока, до меня дошло, что меня просто душили невыплаканные слезы. Возможно, надо было все-таки дать волю своим чувствам. Или воспользоваться предложением Дмитрия Николаевича и поехать домой? Да, точно. Запереться там, в комнате, и тихо сдохнуть.
Сегодня я в полной мере ощутила, что значит, «отвисать» на уроках. И хоть у меня это выходит невольно, совсем не так и не по тому поводу, как у моих некоторых одноклассников, в целом, это дело достаточно занимательное. Присутствовать на уроке и отсутствовать в этой реальности одновременно. Хотя, кого я обманываю? Не «невольно», а «специально». Я абсолютно осознанно тараню взглядом школьную доску, мысленно находясь в состоянии где-то «между небом и землей». И ни обеспокоенные взгляды учителей в мою сторону, ни редкие комментарии одноклассников по поводу моего внешнего вида не смогли вывести меня из этого состояния. Казалось бы, всего-то пуговицы под горлом расстегнула, а какой этим вызвала резонанс…
Старательно обводя правильные варианты ответов в предложенном тесте, я закончила его раньше других и, сдав листочки, сложила руки на парте, положила на них голову и сама не заметила, как заснула.
— После двадцати пяти вслух.
— Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь… — раздавался в моей голове голос Дмитрия Николаевича, делающего массаж сердца девушке, лежащей на асфальте. — Тридцать.
— Марина! Да е-мое! — кто-то остервенело тряс меня за плечо. — Какие магистральные?! Ты что, бредишь?
— Что? — не поняв о чем речь, переспросила я. А в голове все еще звучал голос Лебедева: «На магистральных пульса нет».
— В столовую, говорю, пойдешь? — Исаева наклонилась ко мне, с сомнением оглядела мое лицо. — Кто-то, походу, нуждается в родительском контроле! Ты без них стала похожа на торчка!
— Как будто ты знаешь, как они выглядят, — буркнула я.
— Как будто ты знаешь, — отозвалась Исаева.
В столовой во мне пробудился какой-то зверский аппетит. Я смела обед за считанные минуты и, выпив один стакан с чаем, отправилась за вторым, прихватив еще в буфете пару калорийных булочек. На какое-то время мне даже стало казаться, что я смогла немного отвлечься. Но это было ложное ощущение. Лениво пережевывая булку и вполуха слушая, как Фаня декламирует предстоящий параграф по химии, я вдруг поймала себя на мысли, что меня сейчас стошнит.
«Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь…»
— Господи, да вы заколебали со своим видео! — голос Ани снова вернул меня в реальность. — Иди, поснимай, как тетя Инна суп варит,
— Трусиха! — ответил ей Толян. — Че смотришь?! — это уже было обращено ко мне.
— Любуюсь, — не задумываясь, ответила я. — На глаз твой красивый.
— Дмитриева, ты когда-нибудь договоришься! Землю жрать будешь! — чуть наклонившись ко мне, прошипел в ответ Степанов. Но страха почему-то эти слова во мне не вызвали. Наоборот. Страшно захотелось его поддеть побольнее. Раззадорить. Разозлить. Мое сердце ускоренно заколотилось, а губы тронула легкая усмешка.
— Ты всем девушкам угрожаешь? Или у меня особые привилегии? — понятия не имею, кто тянул меня за язык.
— Я не поведусь, — Толян выпрямился и отошел на пару шагов. — Я знаю, чего ты добиваешься. Вылетать из лицея я из-за тебя не собираюсь!
— Значит еще не все потеряно! — ответила я, чувствуя легкое сожаление, что не удалось вывести его на конфликт.
Глядя, как Степанов удаляется от нашего стола, сжимая в руке телефон, я откусила здоровенный кусок булки и с трудом стала его пережевывать. Сердце все еще бешено стучало в висках, разгоняя по телу кровь. Даже кончики пальцев покалывало. Я потерла ладони друг о друга.
— Что за видео? — спросила я девчонок, хотя сама догадывалась, о чем пойдет речь. Я все еще переживала, заметили ли меня вчера, но, судя по тому, что возмущение одноклассников вызвали только мои распущенные волосы, обычно собранные в пучок, да три расстегнутые пуговицы, мое участие во вчерашнем инциденте осталось незамеченным.
— Марин, чего у тебя крышу срывает? — Фаня посмотрела на меня с откровенным неодобрением. — Тебе может это… отдохнуть? Зачем нарываешься-то? Ты же знаешь, Толян — псих тот еще! Подкараулит в подворотне, долбанет по голове…
— Да вокруг него больше шума, — отмахнулась я.
— Мое дело предупредить, — немного обиженно сказала Хвостова. А потом удостоила ответом мой вопрос. — Наши вчера в «Кубе» зависали. Там кому-то плохо стало, скорую вызвали… Ну, а химик же у нас супергерой… Ой. Здравствуйте, Дмитрий Николаевич!
Я обернулась и встретилась с холодным взглядом усталых голубых глаз. Он с подозрением оглядел мою растрепанную голову, а потом взглянул на моих одноклассниц, резко выпрямившихся в спине.
— Здравствуйте, Хвостова, — то ли Лебедев опять прикинулся, что ничего не слышал, то ли и правду ничего не услышал. Он направился за учительский стол, взяв в буфете крепкий черный кофе, разложил на столе конспекты и погрузился в чтение, абстрагировавшись от внешнего мира.
— Нехорошо как-то получилось, — пробормотала Фаня. — Он слышал?
— Бог его знает, — задумчиво проговорила Аня, глядя на химика. — Злой он какой-то сегодня.
— Он всегда злой, — парировала Хвостова.
— Это точно, но классный он все-таки, правда? — мечтательно прошептала Исаева, а мы с Фаней удивленно на нее посмотрели. — Чего? — заметив наше удивление, развела руками Аня. — Скажите мне, что нет — будете наглыми врушками!
— Так что за видео? — я попыталась отвлечь их от обсуждения привлекательности нашего преподавателя.