Химмельстранд. Место первое
Шрифт:
– Не сказал бы, что положение веселое, – подвел итог Улоф.
– А кто бы сказал. – Леннарт взял тряпочку и аккуратно смел крошки со стола. – Хотя… кто его знает.
И задумался. Улоф терпеливо ждал, пока мысль Леннарта найдет подходящее словесное выражение.
Тот тем временем высыпал крошки в пакет для мусора и повесил тряпку на кран. Оперся спиной о шкафчик, скрестил руки на груди и сказал:
– Как есть, так и есть, вот оно что…
– Это как – так?
– Ты и сам знаешь. Как есть, так есть. Разве что… яснее не стало.
– А…
– А как еще? Как еще можно посмотреть?
Улоф нахмурился и погрузился в размышления. Это было нелегко: мысли отказывались расти и выстраиваться в систему, поскольку не было отправной точки. Какая может быть отправная точка в пустоте? В конце концов пожал плечами.
– Дай время подумать.
Леннарт достал журналы с кроссвордами и положил на стол перед Улофом. Вместе с газетами на стол легли очки и карандаш. Сам тоже взял журнал, сдвинул очки для чтения на кончик носа и уселся напротив.
Улоф попытался сосредоточиться на макси-кроссворде чуть не на всю страницу, но уже через пару минут сообразил, что хотел сказать. Он посмотрел на Леннарта, мучительно размышляющего над сканвордом пятой ступени, самым трудным.
– А как же коровы?
– Анте и Гунилла справятся, – не поднимая глаз, сказал Леннарт.
– Синтия-15 телиться будет через пару дней.
– Анте справится.
– Думаешь?
– Ну.
Анте – сын Улофа, Гунилла – дочь Леннарта, хотя постороннему могло бы показаться, что наоборот: Леннарт не упускал случая похвалить исполнительность Анте и его умение обращаться с животными, а Улоф превозносил деловую хватку Гуниллы и ее неутомимость.
Не то чтобы Леннарт или Улоф завидовали друг другу до такой степени, что желали бы поменяться детьми, нет. Но Леннарту почему-то легче было хвалить Анте, а Улофу – Гуниллу. Они даже обсудили между собой этот психологический ребус и пришли к обоюдному выводу: нормально, что тут обсуждать. Совершенно естественно. А если даже и не так уж естественно, то изменить положение вещей им не дано.
Друзья замолчали. Время от времени тишина нарушалась поскрипыванием карандаша Улофа, вписывающего очередное слово. Леннарт сидел в задумчивости – все-таки пятая ступень.
Наконец Улоф отложил ручку.
– Думаешь, между ними… пока, так сказать, нас нет?
– Время покажет.
– Это да… что да, то да, время покажет. А неплохо бы…
– Да уж чего плохого.
Леннарт слегка улыбнулся и погладил руку Улофа, но сразу сделался серьезным, уставился в сканворд, погрыз карандаш и сказал:
– «Свинья в репризе»… это еще что за зверь? Начинается на «С», кончается на «ИР». Девять букв.
Улоф довольно засмеялся.
– И это пятый уровень? Сехримнир [3] , само собой.
3
В скандинавской мифологии – кабан в Вальхалле, которого подают на пир погибшим воинам. Его съедают
Леннарт вписал слово и кивнул.
– Ну да… ясное дело.
– «Свинья в репризе»… – Улоф продолжал улыбаться. – Смешно. Молодцы.
– Им палец в рот не клади.
Найденное слово выстрелило сразу двумя пересечениями, и Леннарт взялся за сканворд с новым усердием.
Улоф посмеялся еще немного, повторил несколько раз «надо же… свинья в репризе… веселые ребята» и посмотрел в поцарапанное плексигласовое окно, обычно слегка искажающее перспективу. Но сейчас и искажать было нечего. Перспективы не было – трава и небо. Небо и трава.
Он подумал об остальных, которые волей-неволей видят ту же картину.
– Дальше-то, гляди, может и похуже быть.
– В каком смысле?
– Откуда мне знать? Думаю, мало кто видел такое. Могут быть неприятности.
– Это ты правильно сказал. Знать бы только – какие.
Улоф опять посмотрел в окно. Если бы не Леннарт… Вот так и выглядит одиночество, внезапно подумал он. Ты стоишь у окна, а кругом – пустота. Не за что глазом зацепиться.
– Большие, думаю. Неприятности, то есть. Если не сказать – очень большие.
Леннарт тоже посмотрел в окно и покачал головой:
– Ну да. Большие. К сожалению.
Стефан прикрутил вентиль к газовой плите и вскипятил воду. Слава богу, и холодильник работает на газе – пакет молока приятно холодит руку. Растворимый кофе, полдецилитра молока себе; чуть-чуть, только чтобы забелить, Карине. Поставил чашки и тяжело опустился на стул.
– Меня беспокоит одна штука…
– Какая штука?
– Сегодня я должен был позвонить на оптовый склад. Они же будут слать селедку в тех же объемах, что к Иванову дню.
– А чем это плохо?
– Как тебе сказать… Представь только: мы там стоим, а перед нами поддон. А на нем в твой рост банки с селедкой, которая никому не нужна. Праздники-то кончились.
– Если будем стоять. Там…
– Да… но все же, скорее всего, будем. Рано или поздно.
– Думаешь?
– А какая альтернатива?
Мог бы и не спрашивать. Он и сам знал, какая альтернатива, но приказал себе не перебирать грустные сценарии до возвращения Петера. И не стоит даже пытаться понять, что с ними произошло – так можно и свихнуться.
Если не смотреть в окно – ничего странного. Всё как обычно. Они с Кариной сидят за столом и обсуждают ежедневно возникающие практические вопросы. Что может быть естественнее?
– Проведем кампанию, – неожиданно сказала Карина.
Стефан настолько погрузился в попытки отнестись к их положению более или менее философски, что потерял нить разговора.
– Прости… какую кампанию?
– Насчет селедки. Селедочную кампанию.
– Вот именно, – сказал Стефан. – Решение найдено. Проведем селедочную кампанию.