Хинд
Шрифт:
– Круто.. Баба-яга не при чём.. Я и не знал, что в Москве ступы есть..
– Я не из Москвы сам, я из Бурятии. Там много ступ сейчас в дацанах понастроили.
– Из Бурятии? Улан-Удэ – город, где протекает Селенга, гордая оростительница монгольских степей.. Ты сам, случаем, не бурят?
– Нет, спасибо. Буряты, вообще, ничего нация..Какие у них позы..
– Ахаахаха, позы? Сексуальные?
– Да ты не лыбься, как менеджер на корпоративе! – теперь Ступа яростно вытаращил свои мутно-голубые глаза, приобретя протрезвевший вид. – Позы – это еда,
– Ну, когда? – в голосе Шахина угадывалось ироническое сочувствие.
– В 2002-ом году. Съел позы и сразу побежал на вокзал. Отходил поезд на Москву, я ехал в плацкартном вагоне, соседи попались, доехал до Ебурга, там..
– Погоди ты про соседей и про бывший Свердловск. Ты чё, за десять годов в свой Бурятистан носу не казал? Ты ж тут не бродяжничал босявкой, а реальные бабки имел..
– Как-то не доводилось. Туда-сюда – времени нет. А вообще, туда б съездить, там старые друзья, мать, должно быть, совсем состарилась..
– Мать?! Мы тебя за сиротинку держали, а он.. И давно ты не видел мать?
– С 2002-го года.. Не знаю, как она, писать времени не было же, а телефона у неё нет, тогда не было…
– Да ты, да..
– Ребята, не ссорьтесь, пожалуйста, потом обоим от Шилы влетит! – раздался окрик шофёра, затем он сам подошёл к ним. – Долго ждать ещё?
– Кто знает.. – Ступа вылез, не закрывая дверь, и тоже закурил. – Он иногда по полночи может переговаривать. – Тебя как звать хоть? – завёл он разговор, чтобы сойти с навязанной Шахином темы – казаться сволочью не хотелось, лгать тоже – да и невозможно было придумать оправдание собственной не то, что лени – отети.
– Витя.
– Приятно, Витя. Со знакомством. – Шахин полез обниматься.
– А ты откуда сам? – спросил Ступа ревниво – шофёр был смуглый, что сосновая кора, но вдруг всего лишь загар – Ступе было бы неприятно, окажись тот русским или представителем любого другого не-нерусского народа – такие личности напоминали Ступе кривое зеркало и нарушали гармоничное самовосхищение – вот куда да я попал, поглядите.
– Из Степанавана. – застенчиво улыбнулся парень, неожиданно проступившее на лице глупое выражение сообщило – мне нет и двадцати.
– Это где? – Ступа нутром почувствовал, что брякнул глупость.
– Ах ничего я не вижу и бледное ухо оглохло.. – картинно простонал Шахин, хватаясь за голову, закатывая глаза, ничего, однако, не поясняя.
– Шаха, ты того, лишнего не выпил? Шаха.. – Ступа не успел испугаться, приняв выходку за чистую монету, как Шахин принял свой обычный вид, посмотрел долю секунды перед собой несколько удивлённо, и закатился:
– Аххаха, ну да, деревня, позы-мозы.. Ты из Бурятии и маму с 2002-го года не видел, братка?
Его ладонь легла на Ступино плечо издевательски, но по-доброму.
– Ну не видел. – пробормотал тот в ответ, думая, что Шаха порядочный – матный эпитет – и у них бы в Бурятии любой мало-мальски бодрый пенсионер сказал бы, что его надо – матный глагол и был бы прав. –
– Саша.. Кто такой ат-Тирмизи? – он единственный иногда называл Ступу по имени, в приступе задушительно-загадочных эмоций.
– Арабский придурочный шейх. – ответил Ступа, отплёвываясь в окно – тошнило.
– Икры нажрался, да, братка. – Боря с интересом следил за ним, не переставая думать о чём-то своём. – На одноклассниках в стихи об исламе тема.
Ступе было не до одноклассников, не до тем, но из опасения быть заинтересованным силой, он всё же вяло спросил:
– Чего?
– Ат-Тирмизи, пишут, умняшка был, говорил за ахадис.. – Боря с гордостью блестнул знанием арабского множественного числа, увидев, что сказанное впечатление не произвело – не та аудитория – ни чуть не огорчился, весь поглощённый тем, что желал теперь донести до самого себя, осмыслить, переварить вслух. – Муслим не должен сквернословить, говорит, как понимать? – Слово сквернословить Боря произнёс по слогам как скеверносоловить.
– Не знаю. – Ступе слово было явно знакомо, и даже значение в принципе понятно, но одно одно дело догадаться о значении в контексте применительно к окружающим, другое – проэцировать смысл слов на себя. Разные вещи.
– Пишут – матом нельзя, грубо нельзя.
– Придурок тоже нельзя? – Ступа высунулся наружу почти по пояс, не слыша Бориного ответа. Когда отдышавшись, закрыл окно, чувствуя возвращение сознания к нормальному ритму, Настоящий Боря, ничего не замечая, сидел на диване, разглогольствуя громко, ведя с самим собой диалог.
– Положим, я хочу сказать «твою мать» - и я скажу. Но я должен обдумать сказанное. То есть, муслим говорит правду или думает, что говорит правду.. Или думает, что он будет говорить как правду, зная, что это даже не правда, но при этом.. – Боря запнулся, не в силах упорядочить мысли, потом собрался с духом и продолжал – Не важно. То есть муслим – который настоящий муслим – Ступа заметил, как бычья шея наклонила прямоугольную голову с таким расчётом, чтобы обладатель шеи-головы мог рассмотреть себя в настенное зеркало. – То есть он не должен грубо, но должен правильно. То есть – и Боря мгновенно покрылся слоем не то пота, не то жира – видать, от радости – я не могу ругаться, но я могу сказать, что правда в том, чтобы ругаться, называть вещи своими именами о.. о.. Слово такое.. о.. о.. – Саша!
Ступа подошёл – просвеживший, вполне вменяемый.
– Слово о-оп.. оп.. Какое бывает?
– Обыск. – Ответил Ступа мгновенно. – Боря выпятил губу в знак несогласия.
– Обзор, оптика, обрез, обстрел, оправа..
– Описательный! – завопил Боря радостно. – Муслим может ругаться, называя вещи своими именами описательно.
– Оригинально. – Ганжа неожиданно появился в комнате – у него были ключи и в тот день он подслушал разговор, а потом долго выражал восхищение Бориными идеями.