Хирург Коновалов
Шрифт:
– Сама, матушка, сама.
– Значит, благословляешь?
– Не возражаю, – Женька отвешивает мне шутовской поклон. Да не благодарите. – Главное, чтобы не в рабочее время и не на рабочем месте.
– Обижаешь.
Это только мне можно у Коновалова на груди прямо в кабинете рыдать. Но я так больше делать не буду. Нет-нет, только не в рабочее время и не на рабочем месте.
А ни на каком месте не получается.
Коновалов меня игнорит. До меня это доходит только к среде. До этого я занята введением Кирилла в курсе дела. Но, как только я, наконец, немного выдыхаю от трудовыебудней, то этот факт до меня доходит в своей оглушающей неприкрытости.
Ах, вот как? Одноразовая акция была? Аттракцион невиданной щедрости?
А чего я ждала, собственно? Вспоминаю его «декларацию о намерениях». Но вот там же все было предельно честно и понятно. Все про секс. И только про секс. А я… А что – я?
А я ничего. Резко встаю, подхожу к окну. А я так не умею. У меня ни разу не было отношений, которые только про секс. Точнее, не так. У меня ни разу не было так, что секс – это просто секс. Всегда были сначала какие-то отношения. Человеческие. Флирт. Привязанность. Ну, что-то такое еще. А тут… Тут, получается, секс в голом – очень голом виде. И все. И больше ничего. Зато секс потрясающий, этого не отнять. Но на меня наползает ощущение какой-то… какой-то грязи. Наверное, это неправильно. Наверное, Вадим прав. Это всего лишь физиологическая потребность. Только я, оказывается, так не умею. Этот прекрасный взрослый мир с взрослым отношением к сексу – не для меня. Я снова чувствую себя, как однажды уже ощущала в присутствии Вадима – будто он гораздо взрослее меня. Будто он взрослый, а я – ребенок.
А это не так. Просто эти его правила мне не подходят.
И вообще, какого черта ты мне тогда про симпатию втирал? Это вот такая у тебя симпатия? Твой член симпатизирует моей вагине? И они чувствуют вместе? Охрененно чувствуют, это правда. Но это же не значит, что…
Я не придумываю, что. Я просто чувствую, как меня накрывает обидой. И злостью заодно. Спасает меня Кирюха. По телефону.
– Инна, я зайду? У меня все готово пор вчерашнему разговору.
– Давай.
***
Вадим Коновалов: На субботу все в силе?
Смотрю на его сообщение в состоянии полнейшего охреневания. То есть, вот такой формат, да?! Секс по субботам, а между ними – полный игнор? А не пошли бы вы в пеший тур с сексуальным уклоном, Вадим Эдуардович!
Не отвечаю. Заблочить бы, но ведь мы, как ни крути, коллеги. Мало ли. От Вадима приходит еще пара сообщений из той же серии, я их игнорирую.
Но вот проигнорировать его пятничное явление в мой кабинет невозможно.
Аккуратно закрывает за собой дверь.
– Почему не отвечаешь на сообщения?
Я холодна и спокойна. Норильск теперь во мне.
– Дел много.
– У меня тоже.
Стоим, молча глядя друг на друга.
– Что случилось?
– Ничего, – тыкаю пальцем в ноутбук. – Работаю.
– Так, что не нашлось минуты набрать мне сообщение?
– Ну, у тебя же за всю неделю не нашлось минуты набрать сообщение мне.
Так, только без дурацкой дрожи обиды в голосе!
Еще одна пауза.
– Ты на меня обиделась, что ли?
У меня начинает колоть в горле, и мне это совсем не нравится. И появляется ощущение, что я солью этот разговор. Не выстою.
Вадим делает шаг ко мне. Я неосознанно
– Слушай, у меня была совершенно беспросветная неделя, правда. Все как с ума посходили, косячат. Может, видела в общем чате, там лаборатория… – дергаю плечом. Я из всех слов, что были в разборе полетов хирургии с лабораторией, поняла только предлоги. – Да еще отчет надо готовить, полугодовой.
– Сочувствую. От всей души.
– Инн…
– У нас с тобой разное понятие о симпатии, Вадим. Наверное, от того, что я не сильна в древнегреческом.
Еще одна пауза. Вздох.
– Извини. Я был не прав.
Эй. Эй-эй-эй. Ты что делаешь?! Так нельзя, это против правил. Я не знаю, что теперь делать! У меня другая программа!
Вадим разворачивается и идет к двери. Эй! Ты куда?!
Он запирает дверь на внутреннюю защелку.
Что я там говорила Женьке про «не в рабочее время и не на рабочем месте»? Нет, я что-то попыталась протестующе пискнуть. А потом просто позволила Вадиму себя поцеловать.
И от его поцелуя куда-то делась вся моя обида.
Дергается ручка запертого кабинета. Дергаюсь я. Вадим стоит, как скала.
– Вообще-то, ты от меня сбежала. Когда я голый и беспомощный мылся в душе, – хмыкаю. Беспомощный – последнее слово, которое можно применить к Вадиму. – И тирамису не съела. И цветы оставила. И вообще… Ты два раза кончила, а я всего раз. Счет два-один не в мою пользу. Так что это я мог бы обиженку включить. А я признаю, что тоже был не прав в том, что молчал и не писал. Постараюсь больше не допускать.
Понятия не имею, как теперь на него обижаться. Самое обезоруживающе, что я ему верю. После того разговора в машине… После того, как он мне ответил на вопросы об отце… Я точно знаю, что Вадим всегда говорит правду.
И это по-настоящему сбивает с ног.
– Вадим… – шепчу беспомощно. – Мне… надо работать.
– Надо, – соглашается он. Проводит рукой по спине, останавливаясь на пояснице. Мне же хочется в данный момент, чтобы его тяжелая лапа накрыла то, что ниже. Но я стоически молчу. – В субботу идем туда же? Или потестим другой ресторан?
Если главное блюдо – секс, то зачем тратить время на бессмысленные ритуалы? Поесть я и дома смогу. И вообще, мне хочется попробовать все-таки поиграть по его правилам. Освоиться в этом прекрасном взрослом мире, где секс – это всего лишь секс. А, ну еще симпатия. Секс с симпатией.
– Я приеду к тебе. Но цветы все равно купи.
Его рука сползает вниз и сжимает.
– Вот это я называю – хорошее поведение. Знаешь, какой за него полагается приз?
– Тирамису?
– И тирамису тоже.
Напоследок сжав пальцы, Вадим уходит. Я провожаю взглядом его широкоплечую фигуру в традиционном темно-синем. Ну и как теперь работать?! Нет, служебные романы – это зло! Но сходить с этого поезда мне уже поздно. И не хочется.
***
То, что мы не идем в ресторан, еще не значит, что я не готовлюсь. Еще как готовлюсь. Еще круче, чем в прошлый раз. Неделю назад я собиралась для публичной презентации себя. Сегодня моя самопрезентация – только для Вадима. И все самое главное – под одеждой. Я с утра заглядываю с салон красоты неподалеку, у них есть окно. Выделяю целых три часа на полирование собственной тушки. Вся такая гладкая, умащенная, вкусно пахнущая возвращаюсь домой. На улице стоит страшная жара, и я какое-то время лежу, в чем мать родила на кровати, остываю. И только потом встаю и открываю шкаф, чтобы решить, что надеть.