Хирург Коновалов
Шрифт:
– А ты знаешь, кем был мой отец?
У Вадима спокойный голос. Нарочито, избыточно спокойный. Но я медленно выдыхаю. От того, что он не наорал, не зашипел. Не ушел.
– В самых общих чертах. Фамилию. И что в честь него назвали Центр эндокринологии.
– Эдуард Михайлович Лапидевский – выдающийся российский эндокринолог, доктор медицинских наук, основатель собственной школы, – Вадим говорит все это заученным тоном, как экскурсовод в музее. – Он был на самом деле исключительным, уникальным диагностом, это, как говорят, дар божий. Умер в сорок два года в своем
Все так ровно, спокойно. Если не брать во внимание, что Вадим говорит о своем отце. И все его слова не очень-то объясняют, почему фамилии все же разные.
– Сколько тебе было тогда?
– Девять.
– Ты уже тогда был Коновалов?
– Нет. Первые четырнадцать лет своей жизни, до получения паспорта, я был Вадик Лапидевский.
Значит, все так и было, как Женька рассказывала. Законный сын знаменитого врача, наследник его фамилии. А потом – раз и… Зачем?
– Зачем?
– Вот именно – зачем? – возвращает Вадим мой вопрос. – Лапидевский – он такой один. Зачем трепать фамилию? Мы же не династия циркачей каких-то, которые из поколения в поколение публику развлекают. Пусть будет один Лапидевский. В честь меня клинику точно не назовут. Я… я своим путем иду.
Я сижу и перевариваю услышанное. Вадим возвращается к горячему.
– Чего ты? Ешь. Остынет.
Он ответил на мой вопрос. Но от этого понятнее мне не стало. И вопросов еще больше. Беру в руку вилку, но аппетит куда-то делся.
– А ты всегда хотел быть хирургом?
– Давай, это будет последний вопрос про меня?
Киваю – что мне еще остается.
– Отец был уверен, что я стану кардиохирургом. Что у меня какие-то особые отношения с сердцем. Но не сложилось.
– А от чего… Инфаркт, да?
– Это был последний вопрос. Может быть, попросить тебе подогреть?
– Нет, еще не остыло.
Мы отдаем должное горячему. Я – еще и вину, но не слишком усердствую. Вадим спрашивает, как мне работается с Буровым, оказывается, он его неплохо знает. И весь остаток ужина мы обсуждаем Григория Олеговича, хотя в основном я выслушиваю море историй из его богатой жизни. Ну а что, мы с Вадимом, как ни крути, коллеги, и обсосать начальство – святое. Я даже узнаю кое-что для себя полезное.
– Мне кажется, пришло время десерта.
Я смотрю на Вадима. Передо мной сидит привлекательный и совершенно непредсказуемый мужчина. И моя решимость отказать ему или хотя бы поставить в тупик – тает.
– Десерт, надо полагать, в том удивительном месте, которое называется – твой дом?
– В точку.
Вадим расплачивается. Я понятия не имею, на сколько там мы наели. И не делаю попыток поделить счет. В концепции Вадима за ужин я расплачусь интимом. В моей концепции… А у меня ее, как вдруг выяснилось, нет.
– А ты не боишься, что я тарелочница?
– Это кто? – Вадим подает мне руку.
– Девушки, которые только ужинают за счет кавалера. А потом просто уходят.
Он
– Тебя хочется накормить. Просто так. Не волнуйся, я могу позволить себе угостить понравившуюся мне девушку ужином без того, чтобы потом непременно тащить ее в постель. Не хочешь – ничего не будет, – и, пока я прихожу в себя от этого совсем не коноваловского благородства, он наклоняется и добавляет: – Но ведь ты хочешь.
В данный момент я хочу вонзить тонкий каблук босоножки в белую мужскую кроссовку. Но вместо этого я позволяю взять себя под локоть и препроводить к машине.
***
Кроссовер Вадима внутри нафарширован по первому классу: кожа, море модной электроники и даже панорамный люк на крыше.
Вадим замечает мой взгляд на люк.
– Абсолютно бесполезная вещь в нашем климате.
– Даже сейчас?
Он нажимает на кнопку, и люк отъезжает.
– Главное, чтобы не пошел дождь.
Мы едем молча. В открытый потолочный люк забирается набегающий поток воздуха, овевает лицо, шею, плечи. Но я почему-то не остываю.
***
Она молчит. И я молчу. Но иногда бросаю на нее короткие взгляды.
Вот вообще не в моем вкусе. Я предпочитаю более… более мясных. Я сам мужик крупный, и женщин выбираю таких, чтобы соответствовала масштабу. Впрочем, сейчас, когда Ласточка в платье, видно, что с масштабами у нее все в порядке. Вот платье вроде бы не откровенное, но почему-то именно когда она в платье, все видно. В смысле видно, что все, что надо – в наличии. И грудь имеется, не очень большая, но что в руку взять – есть. И попа как надо, особенно если пропустить Ласточку вперед и рассмотреть как следует и без палева. И ножки длинные и стройные, а уж когда она на каблуках – вообще огонь.
В общем, масштабы масштабами, а в Ласточке есть класс. Жаль, волосы у нее короткие. Ну, не совсем под мальчика, но я люблю, когда совсем длинные. Чтобы можно было и все пальцы запустить туда, и на кулак намотать. У Ласточки наматывать на кулак нечего. Ну и ладно, перебьюсь.
Она явно не соответствует моим обычным предпочтениям, но и по хрен. Хочется именно ее.
***
В квартире Вадима вряд ли что-то изменилось с моего предыдущего появления здесь. В квартире – нет. А вот люди, которые сейчас в этой квартире, совершенно другие.
Формально те же, но совсем иные. Или это только меня касается?
Я наблюдаю, как Вадим открывает бутылку вина, как наполняет бокалы.
– Вот видишь, я выполняю свое обещание выпить с тобой вина.
Беру протянутый мне бокал. На антрацитово-черном столе – ваза с цветами. Неожиданно это лилии. Белые. В тон моему платью и рубашке Вадима.
Он выполняет все обещания. Вино – вкусное. Цветы – красивые.
– А что у нас десерт? Тирамису?
– Почти.
Наши бокалы с едва пригубленным вином отправляются в компанию к лилиям. Ладони Вадима обхватывают мое лицо.