Хирург Коновалов

Волкова Дарья

Спустя полтора часа из зеркала на меня смотрит кукла. Белое платье из шитья длиной до середины бедра, босоножки сплошь из ремешков, но они проверены танцполом на свадьбе, выдержали, удобные! И макияж удачно вышел, прямо прынцесска! Не слишком ли нарядно для ВадимЭдуардыча? Может, он в трениках придет? Ладно, пересобирать образ поздно, надо выходить. Если Вадим придет в трениках, это его проблемы.

Но Вадим не в трениках. Столик на веранде, и он встает мне навстречу, пока метрдотель ведет меня. Голубые джинсы, белая рубашка с закатанными рукавами, обнажающими охрененной красоты предплечья. Я же уже много

раз видела его руки. Да я Вадима и без рубашки видела, так-то! Но сейчас, когда он ждет меня у столика на летней веранде грузинского ресторана, мне приходится прилагать усилия, чтоб идти ровно и не спотыкаться. Он все-таки очень красивый мужик. Причем красивый правильной мужской красотой. Или может это не красота, а как-то иначе называется. Когда ты на него смотришь, и пальцы в босоножках сами собой поджимаются. И, одновременно, ты понимаешь, что из-за зеркала в ванной вы точно не подеретесь. Это я себе больше часа лук и лицо собирала. А Вадим просто надел чистую рубашку и джинсы – и все! А, нет, еще вон на спинке стула висит светло-серый пиджак.

Я подхожу к столику. И тут же ляпаю, потому что вблизи Вадим еще сильнее давит на меня. И своими габаритами, и тем, что сегодня от него пахнет каким-то сногсшибательным парфюмом, летним, свежим, цитрусовым. Ему невероятно идет.

– Тебе не жарко будет в пиджаке? – киваю на спинку стула.

– Это я для тебя взял. Чтобы накинуть на плечики, если вдруг вечером похолодает. Хотя не должно, – он отодвигает мой стул.

Так, а ну-ка прекрати быть таким милым!

Мы устраиваемся за столом. Официант пока не торопится к нам. Вадим знакомым жестом складывает руки на груди. А вот взгляд, которым он проходится по мне, новый. Он до этого на меня так не смотрел. Это мужской взгляд. Еще не раздевающий, но уже такой, что от него тепло прокатывается по спине.

– Обалдеть, конечно. Что мне новогодний подарок аж на полгода раньше прилетел.

Своеобразный комплимент, в духе Вадима.

– А где цветы?

– Дома.

Выразительно выгибаю бровь. Вадим зеркалит мой жест. Ах вот как? Вот прямо нет сомнений, да? Что после ресторана мы поедем к тебе домой? Ла-а-а-а-адно…

Нашу дуэль бровей прерывает официант.

– Закажи на свой вкус, – я даже не открываю папку меню. У меня большие планы на этот вечер. И первым пунктом – ставить Вадима в тупик. Хотя бы попробовать это сделать.

– Ты все ешь? Пищевые аллергии?

– Я все ем.

– Хорошо.

Я не вслушиваюсь особо в заказ. Два момента отмечаю – что шашлыка в нем нет. И что вино Вадим заказал только мне.

Официант уходит.

– Почему ты не заказал себе вина? Взял аскезу на алкоголь?

– Аскеза – это десерт? – качаю головой. – Бухло? Рыба?

– Просто скажи – почему?

– Я за рулем.

– Почему?

– Не люблю такси.

Капризно надуваю губы, у меня это неплохо получается.

– Ты не выпьешь со мной вина?

– Вина я выпью с тобой дома.

– Какое удивительное место – твой дом. Там и цветы, и вино. И… что-то еще, наверное?

– Сюрприз.

Нам приносят закуски. А я думаю о том, что мы сейчас балансируем на тонкой грани. С одной стороны, тот откровенный разговор в машине, когда я везла Вадима домой, никуда не делся. А, с другой стороны, сейчас все выглядит вполне прилично, Вадим соблюдает

ритуал свиданий на достойном уровне. Но то, первое, откровенное почти до бесстыдства, оно никуда не делось. Я не могу об этом забыть. И уж точно об этом помнит Вадим. Это же его норма.

Рулеты из баклажанов очень вкусные. Но под них мне задают совсем не вкусные вопросы.

– Ты уже начала себе искать заместителя?

Это так неожиданно… Я смотрю прямо в глаза Вадиму. До этого момента ничего не выдавало, что он хоть каким-то образом интересуется моими служебными делами. А теперь… Он знает, что у меня уволился Кузнецов. Получается…. Получается, он знает всю историю?!

– Откуда?! – выдыхаю я. Потом запоздало соображаю, что видос с Кузнецовым был в общем чате. Правда, про увольнение там не было ни слова. Может, у Вадима есть свои источники информации?!

– Альф рассказал.

– Кто?!

– Альфред Офицеров.

Мне же наверняка представляли Офицерова. Но у меня почему-то напрочь выпало из головы, что он – Альфред. Впрочем, все называют начбеза именно по фамилии. Похоже, ему не нравится его имя.

Интересно, что именно рассказал Офицеров Вадиму? Часть правды? Всю правду? Или даже то, о чем начбез мне не рассказал?

– Вообще-то, это конфиденциальная информация. Не думала, что… Мне казалось, что Офицеров умеет молчать. Это же азы его профессии.

– Альф кремень. Я ему два года назад плечо пересобрал – застарелое ранение, еще по молодости. Мучился мужик. Так что… Но он знает, что дальше меня информация никуда не уйдет. А ты могла бы и сама мне рассказать.

Последняя фраза выходит у Вадима укоризненно. Ну, вот и чего ты лезешь в мои дела, а?! Впрочем, те гадости, которые наговорил мне на прощание Кузнецов – они были только между нами, о них никто не знает. От этого чуточку легче. Но все равно мне не нравится, что Вадим что-то там узнавал за моей спиной.

На мой недовольный взгляд реагирует открыто и спокойно.

– Я тебя спрашивал. Ты не ответила. А я привык понимать, почему женщина рядом со мной плачет.

Железная логика!

– Альф сказал, что ситуация разрешилась, – продолжает Вадим. – Но если…

Так, все, хватит! Хватит лезть в мои дела. Пора и мне пошуршать в вашем огороде, Вадим Эдуардович!

– Можно, я задам вопрос? – перебиваю я Вадима. Он кивает. Но вопрос остается уже под горячее.

Я отчетливо помню Женькины слова: «Он очень любит этот вопрос». Речь шла о том, почему у Вадима и его отца разные фамилии. И слово «любит» здесь – в вот такенных кавычках. Но это не значит, что я не задам этот вопрос. Наоборот, точно задам. Или что, честность и откровенность – только в разговорах о сексе?

– Вадим, почему у тебя с отцом разные фамилии?

Его рука замирает. Через несколько секунд он аккуратно кладет вилку на край тарелки. Мы смотрим друг другу в глаза. Я не знаю, чего ждать. Понимаю вдруг, что задержала дыхание. Что жду реально любой реакции. Что сейчас рявкнет. Что с грохотом отодвинет стул и свалит в закат. Что процедит что-то запредельное по грубости.

Я смотрю в глаза Вадиму. В Норильске декабрь – самый темный и холодный месяц.

Он берет в руки стакан с минеральной водой, в которой плавает долька лайма и листик мяты, делает медленный глоток, возвращает стакан на стол.