Хирург на районе (Записки районного хирурга)
Шрифт:
— Ну, хорошо, — с сомнением в голосе отозвался я. — Иди домой. Но если что, сразу к нам!
Девушка ушла, а я отправился на прием. После обеда прибежала заведующая лаборатории:
— Дмитрий Андреич, у вас Нина Карпова, медсестра с терапии, сегодня была на приеме?
— Была, а что случилось?
— Вы ей анализы назначали?
— Назначал, кровь, мочу. Вроде нормальные.
— Да перепутали анализы! Сегодня две Карповы приходили анализы сдавать! В инфекционном отделении тоже Карпова работает, только Галя. Вам Галины анализы отдали, а вот Нины!
— Вот это да! — изумился я, разобрав анализы. — У нее ж гемоглобин 50,
— Я тоже так подумала, поэтому как увидела — сразу к вам!
— Надо немедленно кого-то за ней послать! Спасибо вам!
Я бросился к телефону, набрал заведующую терапии и в двух словах объяснил, в чем дело. Элеонора Потаповна Волгина среагировала на удивление быстро: послала старшую медсестру и санитарку домой к Нине. Не достучались, так ворвались, благо дверь была не закрыта: Нина от большой кровопотери легла на пол и стала засыпать.
На операции мы обнаружили внематочную беременность и около трех литров крови в животе. Оказалось, что маточная труба каким-то образом завернулась за матку и во время УЗИ спроецировалась как нормальная беременность. И путаница с анализами «помогла».
К счастью, все обошлось, Нину спасли.
Николай Иванович Пирогов [27] никогда не скрывал своих ошибок, свободно рассказывал о них и учеников своих заставлял следовать его примеру. Наверное, он был прав. Лучше учиться на чужих ошибках, но скрывать свои ляпы — совсем нехорошо.
27
Русский хирург и анатом, естествоиспытатель и педагог.
Например, как-то раз к нам обратился мужчина с жуткими болями в животе. Вчера в соседнем районе слегка трезвый хирург наложил ему троакарный свищ мочевого пузыря по поводу острой задержки мочи. То есть проколол его мочевой пузырь специальным инструментом и поставил трубку из-за того, что больной не мог самостоятельно помочиться.
При осмотре я заметил симптомы перитонита, взял мужчину на операцию. Лапаротомия открыла полный живот мочи. При детальном осмотре я выявил дырку на задней стенке органа: пузырь был проткнут насквозь. Пришлось зашить дырку и подшить переднюю стенку пузыря к передней брюшной стенке, сформировать надлобковую эпицистостому (соустье), как этого требуют хирургические каноны. Во время операции я нашел большой камень в пузыре, сантиметров на пять. Родственникам объяснил, что якобы был пролежень задней стенки, из-за чего и возник мочевой перитонит.
Жена страдальца недоверчиво смотрела на меня:
— Я видела, он инструментом как штыком орудовал! Может, проткнул пузырь?
— Нет, пролежень! — твердил я.
Мужчина поправился. Я позже звонил его хирургу, пытался поговорить по душам, но он меня даже не захотел слушать, каждый раз швырял трубку. Видимо, зря я старался, как говорят вульгарные американцы, прикрывал его задницу, а сей докторишка и не оценил в должной мере моего благородства.
Глава 13
В командировке
Не успел я оглянуться, как уже заканчивался 1997 год. Стоял конец ноября, и в наших краях уже почти с месяц как обретала настоящая, полноценная зима со снегом, вьюгой, высокими сугробами и суровыми морозами, доходящими пока до тридцати
Почти два с половиной года я работал в ЦРБ. За этот период многому научился, многого достиг, и то, что раньше казалось архисложным, стало вполне выполнимым.
Два месяца назад к нам приехал третий хирург.
Он оказался старым пьющим неудачником, который кочевал из больницы в больницу, не имея ни семьи, ни дома, пока его не прибило к нашему порогу. Звали его Еремей Александрович Бурлаков, а проще — Саныч, было ему в ту пору 52 года, из них почти 30 он трудился хирургом. С этим почтенным стажем «дослужился» он пока лишь до первой категории — очень уж он любил приложиться к рюмке. Как говаривал сам Саныч: «Я не любитель выпить, я профессионал!»
Леонтий Михайлович посадил «профессионала» на прием, а меня перевел в отделение. Теперь мы оперировали, а Саныч «гнил» на приеме. На первых порах Бурлаков пытался протестовать, говоря, что тоже хочет оперировать, но заведующий осадил его пыл, объяснив про испытательный срок: «Не будешь пить — допущу к столу». Саныч смирился.
Бурлакову дали комнату в общежитии, где он, конечно, попивал, но на работу всегда приходил вовремя и трезвый. А когда был экстренным (мы поделили месяц по десять дней на каждого), то и вовсе отлично справился, даже с молчаливого согласия заведующего прооперировал два острых аппендицита.
Зарплату нам по-прежнему задерживали, в октябре получили деньги только за март. Удивительно, но мы привыкли к такому обращению и даже не могли себе представить, что где-то есть работы, на которых платят сразу. Поэтому я с радостью согласился на предложение Леонтия Михайловича.
— Дима, — начал заведующий. — У меня есть однокурсник Лева Штилерман, он сейчас главным врачом одной из ведомственных больниц работает, на севере. Он мне вчера позвонил и пригласил на месяц поработать, обещал приличные деньги и оплату проезда. У них один хирург в отпуске, другой заболел. Вот на время отпуска и надо прикрыть. Работы там немного, а деньги приличные платят. Я вот подумал, что староват уже для этого дела, а ты, если хочешь, съезди.
— Это как бы в командировку?
— Ну да, типа командировки, только без командировочных, зато с зарплатой. Бери отпуск и езжай! За сутки доберешься до поселка Амазара, что стоит практически на самом стыке северо-запада Амурской и востоке Читинской областей, надо отработать с 29 ноября по 29 декабря, на Новый год уже дома будешь. Ну как, согласен?
— Конечно, согласен, только отпустит ли главный? Да и вы как тут один?
— Главный отпустит, ты уже третий год в отпуске не был — я договорюсь. А я не один остаюсь, Саныч же есть!
— А вдруг запьет?
— Я ему рот зашью. Ну едешь?
— Еду!
С главврачом мы все уладили, меня отпустили на месяц. Два часа на сборы — и вот я уже в купе скорого поезда, еду по заснеженным полям и лесам в командировку. Человек хоть раз в год должен менять обстановку! Честно говоря, я уже устал сидеть на одном месте. Хотелось свежих впечатлений.
Чем ближе я подъезжал к пункту назначения, тем холоднее становилось за окном и в купе. Ровно через сутки я прибыл в благословенный Амазар. Выйдя на заплеванный перрон, я сразу почувствовал: это настоящий север. Лицо ожег сорокаградусный мороз, который моментально заставил меня опустить «уши» на шапке. Дома у нас в тот момент всего каких-то минус пятнадцать. Какие разительные климатические перемены!