Хирург возвращается
Шрифт:
В медицине никогда нельзя расслабляться, особенно в хирургии. Необычного пациента могут доставить в любое время, в тот раз — почти в шесть утра. Дежурство постепенно подходит к концу, заканчивается смена. Я позволяю себе развалиться на кровати и заснуть: ну не может человек все двадцать четыре часа бодрствовать, а невыспавшийся хирург к тому же весьма опасен, особенно под утро. Кто пожелает, чтобы его оперировал не спавший всю ночь доктор? Я не то чтобы сильно устал: за весь вечер зашил всего две разбитые в пьяной драке физиономии и одну порезанную о стекло, тоже, кстати, по пьяной лавочке,
Поэтому, когда звонит мобильный телефон на прикроватной тумбочке, я уже относительно свеж. Вызывают в приемный покой, и голос медсестры кажется мне встревоженным.
— Доктор, срочно спуститесь к нам! Нужна ваша помощь! Чем быстрее, тем лучше! Мы вас ждем! — скороговоркой вещает трубка.
— А что случилось?
Но трубка не отзывается: уже отключилась.
Раз просят срочно, надо спешить. Стремительно надеваю робу, сверху накидываю халат, разжевываю пару кубиков «Дирола» и бегу к лифту.
— Суки! А-а-а-а! Всех вас… — несется из коридора приемного покоя отборная брань, даже в кабине лифта слышно.
«Неплохое начало!» — мелькает у меня в голове. К мату и воплям мне не привыкать: за годы работы в хирургии я всякого насмотрелся. Но тут что-то настораживает. Что? Это я понимаю, когда лифт открывается, выпуская меня наружу.
Орет женщина, голос довольно молодой и наглый.
Посередине коридора, на коротеньких тумбообразных ножках, обтянутых розовыми лосинами, стоит, заметно раскачиваясь, удивительно тучная девушка. Пострадавшая размахивает руками, замотанными в окровавленные бинты, ежесекундно поправляет малюсенькую юбчонку алого цвета и громко бранится, срываясь в конце каждого предложения на фальцет. На стуле, опершись о стену, сидит прыщавый юноша лет двадцати, вытянув в проход длинные ноги в грязных черных туфлях. Вокруг стоят трое полицейских и медсестра приемного покоя.
— Вы можете успокоиться? — вежливо просит старший лейтенант полиции разошедшуюся не на шутку плюшку.
— Где ваш хирург? — визжит толстуха и смачно ругается.
— Девушка, а вы ничего не перепутали? — грозно спрашиваю у нее.
— Че? — Она замолкает на полуслове и поворачивается ко мне. — Че ты сказал?
— Я говорю — не ори! Не в лесу! Будешь орать — развернусь и уйду, пускай тебе кто хочет помогает! Усекла?
— Я… я… я это, — девица хлопает ресницами в размазанной туши, — не поняла! Как это уйду?
— А вот так! Когда проспишься, поговорим!
— Доктор, вы с ней полегче, — тихо советует мне на ухо сотрудник полиции, — очень буйная дама. Как бы на вас не бросилась. Мы ее уже полчаса успокаиваем!
— Вот как успокоите, тогда и пригласите! — громко заявляю я, демонстративно разворачиваюсь и иду назад к лифту.
— Это что такое? — кидается вдогонку девушка. — А помощь мне оказать не надо?
— Нет! — Не оборачиваясь, я нажимаю на кнопку вызова лифта.
— Жанна, угомонись! — лениво подает голос паренек, сидевший на стуле.
— Доктор, миленький, а как же я? — неожиданно принимается реветь девица, обдавая меня таким перегаром, что я едва не падаю.
— А что ты? Трезвей!
— Доктор, я не буду больше
— Жанна, пошли отседа домой! — опять заговаривает ее спутник. — Там же дети одни сидят!
— Отвали, козел! — рявкает ему в ответ Жанна и снова пытается ухватить мою левую ногу.
— Дмитрий Андреевич, да гляньте вы ее! Чего вам стоит! — жалобно просит меня медсестра. — У нее трое маленьких детей дома! Мы уже операционников вызвали!
— У тебя в самом деле трое детей? — Я раскрываю глаза.
— Угу, — кивает Жанна, тряхнув тройным подбородком.
— И когда ты только успела? А сколько же тебе лет?
— Двадцать три в июне стукнуло! А мужу двадцать пять! Это я его м… спасала! Из-за него пострадала! А он хоть бы хны! Ы-ы-ы-ы, — вновь голосит толстуха, орошая пол возле лифта крупными каплями слез.
— А я тебя и не просил об этом! Гы-гы-гы! — неожиданно для всех дико ржет Жаннин муж. — Че ты полезла туда, дура? Я же тебя не просил! Без тебя разобрались бы!
— Ах ты падла! — ловко вскакивает на ноги мать-героиня и решительно кидается в атаку на своего благоверного, выставив наперевес окровавленные кулаки.
— Так, тихо! — бросаются ей наперерез полицейские. — Кузякины, как вы уже нас достали! Когда вы только угомонитесь? У вас же дети растут! Вот же семейка козлюков: что тот, что та!
— Их фамилия Кузякины? — спрашиваю я медсестру.
— Да, а что?
— Ничего! Просто у этой странной парочки другой фамилии и быть не может!
— Это он Кузякин! А я Муромова! — Жанна гордо поднимает голову с прической «взрыв на макаронной фабрике». — Еще этому козлу троих детей родила! Три кесарева выдержала! Тьфу!
— Так, Жанна, отношения станете выяснять дома, а сейчас живо в перевязочную! — решительно скомандовал я. — А то передумаю тебя спасать!
— Иду, доктор! — елейным голосом отвечает девушка. — А больно не будет?
История Жанны, юной матери троих малолетних детей, оказалась чрезвычайно забавной, несмотря на несколько трагичный финал. Она никогда не прочь пропустить рюмашку-другую, а там и третью, и четвертую, а потом поплясать и повеселиться. Не нагулялась деваха, да и когда ей было гулять, если первенец появился на свет, когда самой Жанне едва исполнилось шестнадцать. Дети не мешают ей развлекаться: уложит спать и ну скакать на танцульках на пару с мужем, а он по развитию ушел недалеко от супруги. В этот вечер, как всегда, пили дома, на пару. Алкоголь быстро кончается, а в Карельске, как почти везде, по ночам можно разжиться «добавкой» только в увеселительных заведениях. В общем, наши герои отправляются в ночной бар, предварительно уложив детей спать. В баре на вынос не продают. Приходится заправляться прямо там, у стойки. Муж Жанны сцепляется с какими-то подвыпившими молодчиками: со слов супруги, его били то ли шесть, то ли восемь человек. Не знаю, насколько это правда: у муженька, в отличие от жены, ни царапины. Я проверял. Пьяная Жанна вступается за мужа, бросается на обидчиков, кусает их и царапает ногтями. Вот только ногти у нее почти четыре сантиметра в длину: маникюр впечатляющий.