Хирурги человеческих душ
Шрифт:
– Не спрашивала, так спроси, – подбодрил тот любимую. – Что ещё за сантименты?
– А вот твой папа… Он какой был? На него ты чем похож?
– На него…, – задумался Подлужный. – Он был человек слова. Очень решительный и упорный. В том числе в последние минуты жизни. Я могу прямо сейчас поведать горький факт нашей семейной биографии, но… это омрачит твоё такое безоблачное настроение.
– О чём ты говоришь, милый, – уже не имела права отступить Татьяна. – Разве может сравниться с этим моё настроение.
– Что ж. Изволь. Только настройся на минорный лад. Грустная история, в которой точку поставила именно прокуратура.
– Да-да, – от волнения вцепилась в Подлужного Серебрякова.
–
В сентябре той приснопамятной осени Николай Андреевич Подлужный поехал в пригородный совхоз «Ильский». В совхозе их организация строила животноводческий комплекс. Он проезжал на «УАЗике» мимо молочно-товарной фермы, когда наперерез машине, практически под колёса, бросился какой-то бесшабашный мальчишка. Водитель чудом затормозил в последний момент.
– Какого рожна! Придурок! – заорал он на сорванца, открывая дверцу автомобиля, и осёкся.
Лицо мальчишки заливали слёзы, и тот что-то неразборчиво кричал, показывая руками в сторону фермы. Подлужный догадался, что там случилось нечто чрезвычайное. Встреча не к добру. Главный инженер выпрыгнул из машины, схватил мальчишку за плечи, встряхнул, приводя того в чувство, и строго и внятно потребовал:
– Прекрати реветь и говори толком.
– Там… папка… дя… дядя Вася… дядя Жо… Жора поды… подыхают! – истерически вопил мальчик, размазывая на перепачканной мордашке вместе со слезами грязь, слюни и сопли.
– Вперёд! – приказал пацанёнку Николай Андреевич.
Полуминута бега напрямки, через канавы и колдобины, в течение которого сбивчивые фразы мальчишки и беглый взгляд на место несчастного случая прояснили картину для Подлужного. В обеденный перерыв трое совхозных скотников распили пару бутылок водки, прежде чем приступить к чистке навозонакопителя, представлявшего собой подземный бункер для сбора нечистот с фермы. Логика действий – типично российская. Спускаясь в технологическую яму, они не открыли отдушины, не побеспокоились о приточной вентиляции и не надели специальные респираторы. Едва отбросив крышку люка, первый из них, не дав накопителю выстояться, тут же с пьяной бравадой и мужицким нахрапом полез вниз. Удушливая волна в мгновение ока оглушила его, окончательно задурила мозг и сбила с ног. Мужик свалился в густое месиво и пьяно захрипел и заорал, взывая к помощи. Собутыльники дружно бросились вызволять компаньона из беды, но их постигла та же участь. Благо, что со скотниками оказался, по малолетству пока не пьющий, сынишка одного из них. Он-то и остановил «УАЗик».
Подлужный беспомощно озирался, стоя подле люка. На помощь позвать было некого: доярки ушли на обед и объявятся только к вечерней дойке, бежать или ехать за строителями на другой край комплекса слишком долго – достанешь трупы. Если и без того уже не поздно. Открыть отдушины и проветрить накопитель – потеря времени. Специальный же респиратор возит при себе лишь изощрённо-расчётливый провидец. И потому главный инженер даже застонал от злости и обиды. Неимоверно тянуло зареветь под стать мальчонке, и неимоверно не хотелось лезть в зловонную яму. Да к тому же во вполне приличном рабочем костюме. Приходилось рассчитывать исключительно на себя. И на странное везение: вдруг спасать уже некого. В том и предстояло убедиться.
Николай Андреевич, стиснув зубы, сбросил наземь пиджак и схватил с земли верёвку с петлей на конце. При помощи таких нехитрых приспособлений скотники паковали в небольшие тюки сено и солому из стогов и носили на ферму. Затем он начал спускаться
– Не ной, – прикрикнул он на пацанёнка, выставляясь из люка по пояс. – Я тебе брошу конец верёвки, а ты мне поможешь тянуть. Понял?
– Ага, – разом перестал мальчишка плакать.
Николай Андреевич жадно и ненасытно в последний раз хватанул грудью порцию чистого воздуха и нырнул в адскую камеру. У открытого люка воздух слегка выстоялся, но чуть дальше в нос ему ударили миазмы. Сразу закружилась голова. Под горло подкатил тошнотворный ком. «Чужие испражнения всегда не столь благовонны, сколь свои», – подумалось ему. Странно, но в критические мгновения его охватывал зуд афористического мышления. Впрочем, дальше ему было уже не до философствования. Дальше он действовал подобно роботу. Нащупав возле лестницы, в навозной мякоти тело ближнего скотника, Подлужный с силой надавил тому на живот. Мужик что-то невнятно замычал. «Живой», – абсолютно без эмоций констатировал Николай Андреевич. Он протянул верёвку у того под мышками, продёрнул конец её через петлю и выбросил свободный фал через люк наверх, подав сигнал пацанёнку: «Тащи!»
Двойной тягой они живо подтянули скотника к основанию лестницы, зато с подъёмом тела пришлось повозиться. Когда ноги мужика исчезли из проёма, освободив место для голубого неба, Подлужного самого качало, словно пьяного. До него донеслись с воли причитания пацанёнка:
– Папка! Папка!
– Верёвку кидай, сопляк! – свирепея, на остатках мужества заорал главный инженер, сипя и с присвистом хватая грудью вонь, к которой возле лестницы примешивалась толика кислорода. – Верёвку!
Второй скотник дался тяжелее первого: силы у Подлужного истекали, да и внутри его мутило сильнее, чем перебродившее дерьмо. К тому же мужика на выходе из лаза неловко перегнули, и пьяницу стошнило – часть рвотных тягучих масс пролилась прямо на Николая Андреевича. Тогда и он тоже не стерпел: его следом за мужиком вывернуло наизнанку. От приступа рвоты главный инженер окончательно ослабел, и коленки у него задрожали, как на виброустановке. Перед глазами поплыли мушки. Глотку забила слизь. Сердце замирало и делало длительные перебои в своём безостановочном беге.
О последнего скотника Подлужный в темноте запнулся, и упал на него мертвец мертвецом. Он кое-как сел прямо на мужика и поёрзал у того на животе. Скотник молчал. Он не мычал, не всхрапывал, не дышал. Даже в желудке у него не булькало. «Может, готов?» – безразлично предположил Николай Андреевич. Но совесть не позволила ему бросить то ли живое тело, то ли покойника. Он полубессознательно обвязал скотника, ползая по нему, подал конец верёвки мальчишке, который, смелея, уже свешивался через люк в бункер, и они долго-долго и страшно натужно, на предельном напряжении потянули последнюю ношу. Мужик оказался грузным – один как двое первых.
Голова скотника уже показалась наружу, когда не выдержала и лопнула видавшая виды верёвка, перетёршаяся об острый край люка. Тело мужика рухнуло вниз, сбило главного инженера и погребло его под собой. Правда, Подлужный уже не узнал, что виноватой оказалась верёвка. Он погрешил на мальца. «Что же ты, сопляк, не удержал!» – сердито попенял тому Николай Андреевич про себя, теряя сознание…
Когда час спустя, теперь при строгом соблюдении всех правил техники безопасности, работники совхоза извлекли из бункера тела третьего скотника и Подлужного, те были уже мертвы. Первые же двое остались живы. Такая вот самоотверженная, но где-то нелепая и оттого какая-то негероическая смерть. А может быть, и глубоко закономерная. Ведь в Расее-матушке подвижничество зачастую соседствует, перемешивается, а то и рождается благодаря человеческой глупости и пакости.