Хирурги человеческих душ
Шрифт:
– Заблуждаетесь, Константин Ефимович! – понятно от чего воспрянул духом Сясин. – Дурь он принесёт!
– А вот у меня иная точка зрения, – проронил прокурор области.
Ему не нравился характер обмена мнениями. Потому он сознательно ещё раз сменил тематику:
– Кстати, Ладомир Семёнович, наслышан я, что у Обиходова шикарные загородные апартаменты. Не приходилось мне там бывать. А ты что скажешь?
– Мля-мля, – от неожиданности едва не подавился слюнями тот.
Купцов же неожиданно по-мальчишески подмигнул заместителю. Константин Ефимович прекрасно
О том, что так выбило Сясина из колеи, повествование впереди.
6
Время для позднего вечернего кросса всё же выкроилось. Истекал четверг. И Подлужный, совершая пробежку по лесополосе вдоль железной дороги, предвкушал завтрашнюю встречу с женой и детьми в загородном доме. На «партийно-профессорской» даче, принадлежащей профессору Серебрякову и его супруге – заведующей орготделом горкома партии Людмиле Михайловне. Ведь Алексей был счастливо женат на их дочери Татьяне, подарившей ему двух сыновей: старшего – Сергуньку, и младшего – Мишутку.
Любящий отец и муж изголодался по общению с мальчишками и по женской ласке. И поначалу его мысли беспорядочно перепрыгивали с одного объекта любви на другой, но затем всё же сосредоточились на маленьких существах. Тем более, что у Подлужного были замечательные сыновья.
Сергунька в семье Подлужных появился семь лет тому назад. И оказался необычайно одарённым – в плане интеллектуальных задатков. Уже в полгода первенец начал говорить. Причём «стартовал» он отнюдь не с общепринятого «мама». В связи с этой «неувязочкой» Алексей в дружеской компании любовно подшучивал над Татьяной:
– Представьте себе моё полуобморочное состояние, – иронизировал он в окружении близких людей, – когда вместо долгожданных «папа» или «мама», я услышал многозначительное «дя-дя»! С тех пор меня не покидают сомнения, – сценически талантливо сетовал «непутёвый» папаша под тихий понимающий смех родни.
– С твоим апломбом капелька сомнения не повредит, – парировала его шутку с гордостью и безгрешностью молодой матери Татьяна.
– Моя дочь выше подозрений!37 – горделиво изрекала известный и несколько подправленный афоризм тёща Людмила Михайловна.
– Чей бы бычок ни прыгал, а телёночек-то наш! – нежно целуя внука, категорично «прекращала прения» мама Алексея под дружный и теперь согласованный хохот собравшихся.
Ещё не достигнув и годовалого возраста, Сергунька уже говорил осознанными краткими предложениями. Иногда, заигравшись, он нечаянно мочился в штанишки и тогда бодро «докладывал» матери: «Моки штуки!». Это означало, что штанишки мокрые и их надо бы сменить. Если же такая младенческая промашка случалась с малышом в присутствии отца, то бутуз начинал слезливо кукситься, ибо папаша воспитывал его построже.
– Ай-яй-яй! – стыдил сынишку Алексей. – Нехорошо. И не плач – ты же мужчина!
– Я и пачу, амо
На взрослый язык это переводилось так: «Я не плачу, само плачется!». При этом досадовал Сергунька на собственную слабость, а не на отца. Папу, вопреки взыскательности последнего, он обожал.
По мере взросления, детский пытливый умишко Сергуньки постоянно и неустанно постигал мир. Однажды на прогулке Подлужный катил коляску, в которой сидел сынишка, вдоль длинного забора. Татьяна шагала рядом с ними и прислушивалась к диалогу двух любимых мужчин.
– Папа, ето сто? – любознательно осведомлялся мальчик, показывая пухленьким указательным пальчиком на мелькающие штакетины.
– Забор, – был по-мужски лаконичен отец.
– А ето? – не оставлял его в покое малыш, глядя на «хоровод» штакетин.
– И это забор, – делился опытом наставник.
– А ето? – дивился нескончаемому потоку ограждения Сергунька.
– То-же за-бор, – интонационно внушал наследнику Подлужный.
Наконец изгородь оборвалась. Вплотную к ней, точно принимая своеобразную эстафету, стояли рядком мужики, уже «сообразившие на троих».
– И ето забол! – реабилитируясь перед папой, глубокомысленно обобщил Сергунька, тыча пальчиком в направлении выпивох.
Услышав его умозаключение, всегда выдержанная Татьяна засмеялась, подобно невоспитанной девчонке, забыв прикрыть ладошкой рот. Подлужный также расхохотался.
– Умница ты моя! – вытирая слёзы, набежавшие на глаза, расцеловала мама в щёчки сынишку. – Уж они-то однозначно – забор. Шпалы дубовые.
– Кон-конкретность дет-детского сознания, – сквозь смех, с научных позиций разъяснял Алексей жене логический феномен мышления малыша.
– И ето забол! И ето забол! И ето забол! – довольный произведённым эффектом, уже балуясь, показывал маленький шалун на спешащих мимо них прохожих.
На третьем году жизни сына Подлужный подарил ему кубики с картинками, на которых были нарисованы буквы, иллюстрированные соответствующими предметами. Трёх уроков хватило с лихвой, чтобы Сергунька овладел азбукой. Тогда Алексей к кубикам добавил книжку «Весёлая азбука». Тех же трёх сеансов чтения оказалось достаточным, чтобы Сергунька запомнил наизусть незатейливые стишки.
После этого участие отца в этом процессе оказалось излишним. «Бэ, – поочерёдно тыкал пальчиком смышлёный малыш в стилизованные изображения букв, стараясь внятно выговаривая каждое слово. – Беге-мот лазинул лот, бул-ку плосит беге-мот. Цэ. Цапля ва-азная, носаа-тая, це-лый день стоит как статуя. О. Ослик был узасно зол. Он узнал, сто он осёл».
Вскоре шустрый мальчонка уже читал. Как-то раз на прогулке старшей ясельной группы он, глядя на вывеску, важно произнёс: «Пла-дук-ты – Пладукты». Изумлённая воспитательница Вера Ивановна, вопреки поговорке, не приняла глас младенца за истину: ребёнок элементарно запомнил общеизвестное слово. По той же причине не убедили её и оглашённый воспитанником в ходе дальнейшего променада аншлаг на «Доме быта».