Хирургическое вмешательство
Шрифт:
– Ну тогда молись, чтобы его на лестнице ректор не встретил. Опять полчаса ругаться будут.
Аннаэр закусила губу. Даниль скривился, поняв, что она восприняла его слова как совет.
– Ладно, - решительно объявила Мрачная Девочка, повернулась и исчезла.
«Совместила точки и выскочила у него под носом», - подумал Сергиевский, скорбно качнув головой. Для того, чтобы это определить, не требовалось анализировать шлейфовый элемент ауры и считать показатели – и так все было ясно. «Она будет идти до лабы вместе с ним. Она счастлива», - аспирант
– Как я счастлив, что ПэЖэ с нами, - раскачиваясь с носка на пятку, желчно бормотал Даниль. – Три раза «ку» великому человеку… Там на экране твой любимый герой, он самый лучший Ящер на свете… зачем вы, девушки, рептилий любите…
И, продолжая цитировать что попало, он направился следом за Аннаэр.
Картина картин: по сумрачным коридорам МГИТТ проносится Ящер, бледноокий и страшный, и, не поспевая за его размашистым шагом, торопится следом девочка Анечка, влюбленная в гения.
«Куда идем мы с Пятачком – большой-большой секрет».
Даниль не был склонен к романтике, в романтических положениях он скучал, язвил или злился. Язвить нравилось больше, потому что давало иллюзию контроля над ситуацией.
Он соврал, упомянув ректора. На лестнице Лаунхоффер собирался встретить Ворону, а если Ящер что-то собирался сделать, помешать ему мог только незапланированный конец света, и то не факт. Поэтому сейчас Сергиевский торчал на лестнице пролетом выше руководителя, на площадке стояла Мрачная Девочка и старалась слиться со стеной, а по холлу этажа наперерез поднимающемуся Лаунхофферу летела Алиса Воронецкая, и края ее шали мчались за ней вороньими крыльями.
– Добрый вечер, Алиса.
– Эрик! – изумленно воскликнула она, остановилась и уронила шаль. Быстрым движением подняла, натянула на неровные плечи и поинтересовалась: – Что ты здесь делаешь?
Тот помолчал. Он стоял на несколько ступенек ниже Вороны и потому лица их находились на одной высоте. Даниль подумал, что у них одинаково светлые глаза. Матерщинник Гена как-то сказал, что переглядываются Ящер с Вороной в точности как Штирлиц с женой; глаза у них и вправду были говорящие.
– Я здесь работаю, - насмотревшись на коллегу вдосталь, уведомил Лаунхоффер. – Иногда даже живу.
Ворона в волнении спрыгнула на ступеньку вниз.
– Ты же уехал.
– Я приехал обратно, - склонив голову, величественно изрек он.
– А, - кивнула Алиса. – Даня-Аня, привет!
И ускакала вниз по лестнице. Эрик долго смотрел ей вслед, через лестничные пролеты, но она не обернулась.
Аспирантка Эрдманн стояла у стены истуканом.
– Пойдемте, Анечка, - оборотившись к ней, сказал Ящер почти ласково. – Давно ждете?
Та вздрогнула, хватанула ртом воздух и отчаянно заморгала.
– Эрик Юрьевич, я…
Он уже уходил, и ей пришлось почти бегом его догонять.
– Здравствуйте, Алиса Викторовна, - нежным шепотом сказал Даниль вслед Вороне, прежде чем двинуться обратно
Все-таки приятно было на нее посмотреть.
Ящер вошел.
Зрелище было почти мистическое, потому что с появлением хозяина лаборатория начинала жить собственной жизнью. Лаунхоффер, помимо многого другого, занимался моделированием тонких тел, и в процессе экспериментов населял пространство вокруг себя неописуемым количеством сущностей, самой безобидной из которых была душа его компьютера. Идею души Ящер почерпнул из «Понедельника» Стругацких, о чем неизменно вспоминал, будучи в добром расположении духа.
Даниль надеялся, что по крайней мере видеть способен весь выводок лаунхофферского полтергейста, потому что функциональность отдельных особей даже для аспиранта оставалась загадкой. О предназначении некоторых ему было страшно задумываться. С Аннаэр он на эту тему не заговаривал, именно потому, что та писала диссертацию о технике создания искусственных тонких тел и их применении в кармахирургии. Даниль подозревал, что Мрачная Девочка знает все, и, превознося своего Эрика Юрьевича, расскажет что-нибудь такое, от чего вполне могут пропасть сон и аппетит.
Сам Даниль занимался динамикой сансары и тем был счастлив.
В отсутствие Лаунхоффера все искусственные сущности погружались в спячку, а теперь должны были мало-помалу просыпаться. Сергиевский заозирался. Он приходил сюда далеко не первый раз, но адского зверинца в полном составе так и не увидал.
Адским зверинцем среди студентов назывались лаунхофферские твари, которые умели проявляться в плотном мире. Ящер не возражал: твари отчасти и были шуткой мастера для искушенных учеников. В каждом уважающем себя вузе живет собственный фольклор, фольклор МГИТТ всего лишь имел особенный привкус.
Ящер выдвинул кресло и сел, привычно сощурившись на мониторы. За ним в оставшуюся полуоткрытой дверь прошла большая белая кошка и беззастенчиво вспрыгнула на хозяйский стол.
– А, Варька, - приветливо сказал Ящер. – Вернулась?
Кошка напоминала ангорскую, но величиной была едва ли не с мейн-куна. Она со скептическим видом оглядела лабораторию и томно зевнула, широко распахнув розовую пасть. Клыки у нее тоже были немаленькие.
«Раз», - подумал Даниль и сказал:
– Добрый вечер, Эрик Юрьевич.
– Исключительно.
Кошка Варька млела и слабела в лапах: хозяин небрежно почесывал ее за ухом. Жесткое излучение ауры Лаунхоффера распространялось по комнате, как медленный свет, тонкий план противоестественно смешивался с плотным, и оживало все, даже то, чему физически невозможно было ожить.
– Как прошла конференция?
– Аня, запускай модель, - напомнил той Ящер и пожал одним плечом. – Конференция? Мимо.
Он всегда так разговаривал, и не потому, что был невежлив или рассеян: Лаунхоффер имел обыкновение думать две или три мысли одновременно, но высказывать мысли одновременно не получалось, и возникала некоторая путаница.