Хирургическое вмешательство
Шрифт:
Аннаэр засмеялась.
Смех был ласковый и с нотой доброго превосходства.
Мрачная Девочка и улыбалась-то два раза в год уголком губ, так что Даниль поперхнулся и воззрился на А.В. Эрдманн с недоумением столь откровенным и глупым, что та засмеялась снова.
– Во-первых, - мягко сказала она, - ему на меня не наплевать, и я это знаю точно. Во-вторых, он делает добро. Очень большое, Даня, настолько, что ты и представить не можешь. Он… на самом деле очень хороший человек, Эрик Юрьевич. А ты смешной, что судишь о людях, ничего о них не зная.
Сергиевский почувствовал себя идиотом.
– Ага, - угрюмо сказал он, - выходит из дому по ночам
Аня вздохнула. С ее лица еще не исчезла улыбка, и оттого в сумерках и электрическом зыбком свете она была необыкновенно хороша собой.
– Я никому не говорила, потому что в такое никто не поверит, - сказал она. – Но ты, наверное, поймешь.
– Что?
– Дань, - она подняла сияющие глаза; лицо казалось фарфоровым. – Четыре года назад… у меня умерла мама.
Даниль шел как шел, только пальцы рук судорожно дернулись, да взгляд, точно обретя собственную волю, уперся в асфальт – не получалось посмотреть Аннаэр в лицо.
– Так она же… - начал он, чувствуя только острую, позорную нелепость происходящего.
– Сердечный приступ. Скорая все не ехала… Я с нею сидела, в тонком плане делала, что могла, но у нее срок жизни был прописан в базисной карме и ничего не получалось... И ее тонкое тело уже ушло, а мне надо было выезжать на экзамен, по теории сансары. Надо было позвонить, что я не приду, дождаться скорой, чтобы засвидетельствовали смерть, забрали тело. Но я была как сумасшедшая. Мне почему-то казалось, что обязательно надо поехать на экзамен. Казалось, что в жизни нет ничего важнее этого экзамена. И я поехала.
– И… что?
– В аудиторию запускали по одному. Эрик Юрьевич заметил, что я не в себе и спросил, что случилось. Я ответила. А он… встал, открыл окно и постоял возле него. Конец третьего курса, у меня тогда навыки сам понимаешь какие были, я даже не поняла, что он делал. Теперь бы поняла, наверно… Он сказал, чтобы я ехала домой. И я поехала… - Аня остановилась и закрыла глаза, лицо ее засветилось памятью невероятного счастья. – Я приехала, а мама была жива.
Даниль моргнул.
Асфальт под ногами был новый, заплатами. Ровный, мокрый и серый.
– Она суп сварила, представляешь? – Аннаэр снова засмеялась, тихим отзвуком давней, покорившей ее душу радости. – Пока меня не было.
Сергиевский молчал. Ничего нельзя было сказать словами, и оттого наплывала злость и еще другое чувство, похожее на ревность, но он и сам не мог понять, ревновал девушку или науку, в которой не дотягивался до белоглазого Ящера, способного силой загнать душу обратно в тело.
И брезжила мысль, что ничего хорошего в этом нет.
В принципе, Даниль представлял, как восстановить нити сцепки между тонким и плотным телами, это не чудо, нити вообще частично рвутся во время клинической смерти, летаргии или глубокой медитации, а потом восстанавливаются самопроизвольно. Проблема необратимых изменений в физическом теле тоже решалась легко: пересоздать чужую плоть кому-то вроде Лаунхоффера не сложнее, чем собственную. Но Ящер должен был полностью переписать матери Аннаэр базисную карму, иначе немедля наступила бы вторая смерть, – а люди смертны, и однажды она наступит… Даниль еще не закончил теоретической выкладки, но интуиция уже говорила, что Аннаэр нечему радоваться, что Мрачная Девочка сознательно отказывается увидеть что-то очень плохое.
Во время реинкарнации включаются механизмы, находящиеся на низших уровнях тонкого тела – его безусловные рефлексы. Программа, по которой происходит
Переживет ли ее человек с замененным органом?
«Аня, - молча взвыл Даниль, - ты же умная, мать твою, ты же хирург первой категории, ты же, честно, покруче меня будешь, как, как ты не поняла этого?! Это ты называешь добром?! Я в своей конторе таким дерьмом занимаюсь, но мы-то людей честно предупреждаем, какое это дерьмо!»
Аннаэр шла рядом и улыбалась своим мыслям.
Он снова не знал, что сказать. Открыть ей глаза? Расписать, какая Ящер скотина? Но она же мастер своего дела, не может кармахирург А.В. Эрдманн не понимать, что к чему. Даниль все больше склонялся к мысли, что все это для Ани не тайна, и она уже обдумала, что делать дальше, или сам же Ящер подсказал выход… Эвтаназия и реинкарнация в клинике? Аннаэр со своими доходами вполне сможет оплатить матери новое рождение, а то и сама еще успеет ее выносить… а потом?
«Три, прописью, три штука», - вспомнил аспирант собственные слова.
Но можно ведь – сто жизней…
Все равно выходила какая-то гадость. В конце концов Даниль встряхнулся и решил больше об этом не думать: шло бы оно лесом. Он и про Ящера никогда хорошо не думал, и Аннаэр всегда считал ненормальной.
Пусть разбираются между собой.
– Пора уже, - тепло сказала Аня, подняв голову. – Спасибо, Дань. Может, зайдешь, чаю выпьешь? Я тебе хочу одну вещь показать.
У Даниля упала челюсть.
– Добрый вечер, мама.
– Анечка… ужинать будешь?
– Д-добрый вечер, Елена Максимовна…
– Мама, это Данила. Он тоже пишет диссертацию у Эрика Юрьевича. Мы сегодня занимались вместе. Ничего, что я его пригласила на чай?
– Что ты, что ты, милая, конечно, я очень рада… здравствуйте, Данила, очень приятно, вы знаете, Анечка так редко приглашает гостей, а тут так неожиданно, поздно так, простите, пожалуйста, у нас не прибрано…
«Анечка вообще никогда не приглашает гостей», - молча поправил Даниль Елену Максимовну, маленькую полную женщину с крашеными хной волосами. Она суетилась, беспокойно озиралась по углам и стыдливо смотрела в пол; тут ее хозяйский взгляд примечал пыль, там что-то лежало не на своем месте, и, конечно, молодой человек должен был все это немедля заметить и преисполниться негодования. Глупая, глупая дочка, все никак не сообразит, что жениха не диссертацией заманивают, не престижной работой, а уютом в доме и женской лаской…
Это так ясно было написано на лице Елены Максимовны, что Данилю стало неловко; вдвойне неловко от того, что Аннаэр тоже понимала смысл гостеприимного щебета своей глупой, старой, любимой матери, и тихо злилась, зная, что теперь Даниль навеки записан в графу «женихи».
– Вы, Данила, поужинайте с нами.
– А… нет, спасибо, я ненадолго. Мне… мне тоже домой надо, - с идиотской улыбкой ответил Даниль.
– А-а, - Елена Максимовна удовлетворенно покивала и ушла на кухню.
Мрачная Девочка посмотрела ей вслед особенно мрачно. Даниль тоже посмотрел, торопливо пытаясь понять, в порядке ли тонкое тело Елены Максимовны, но мешала усталость, возможные травмы были слишком мелкими, да и квалификация у Сергиевского все же была не та, чтобы диагностировать подобные вещи на глаз.