Хирургическое вмешательство
Шрифт:
А потом явился Даниль. Кажется, не прошло и обещанных пяти минут. Явился Сергиевский, как за ним водилось, не по-людски, и не потому, что выпрыгнул из ниоткуда, взметнув ногами грязный снег и остывшие черные поленья, даже не потому, что нацепил, по своей загадочной моде, тонкий летний плащ посреди зимы.
Он был в ужасе.
Выскочив у забора, Даниль пронесся бегом через двор, влетел в кострище, но остановиться не смог – пролетев еще пару шагов, вляпался в самую грязь и в бешенстве заорал:
– А чтоб вы все сдохли!..
– Сейчас, - ласково
– Какого?.. – возопил Даниль, оборачиваясь. Осекся. Сказал «опаньки» и достал сигарету.
Ксе терпеливо ждал.
– Это что, - с опаской пробормотал аспирант, явно обращаясь сам к себе, - это что, полный комплект? Ой, какая мерзкая гадость… Нет, не полный… все равно ж какая гадкая мерзость…
– Даниль, - донесся осторожный голос Ансэндара. – Вы…
Воздух дрогнул; стфари оборвал фразу и отступил, натолкнувшись спиной на Менгра-Ргета, молча стоявшего возле широких бревенчатых ворот двора. Сумерки бледнели, наступал неяркий зимний рассвет, и над землей плыла тишина – хмурая, густая, давящая. Ксе поймал себя на том, что не чувствует открытого неба; интуиция или, возможно, простое чувство пространства как будто отказывало окружающему в истинности. Все вокруг – небо, земля, огромный деревянный дом за спиной, лес, подымавшийся над забором, снег – превращалось в декорацию, в съемочный павильон с необыкновенно высоким потолком и низкой температурой…
– Даниил Игоревич, - с ноткой печали повторил Координатор. – Я предупреждал вас ранее. Поверьте, сейчас ситуация намного серьезней. Ради вашего блага, не вмешивайтесь. Прошу вас.
Даниль задрал голову, высматривая что-то в небе, подернувшемся странными бледными клочьями, лишь отдаленно похожими на облака.
– Птица Говорун отличается умом и сообразительностью! – громогласно, с издевкой объявил он. – Умом, блин, и сообразительностью!
Расхохотался; и завершил тихо:
– А я – нет…
14.
Ужас поселился под крышей МГИТТ: перевалил за середину декабрь, и началась зачетная сессия. Аспирант вспоминал былое и слегка злорадствовал, наблюдая в коридорах несчастного вида юнцов, уткнувшихся в тетради, учебники и наладонники с отсканированными лекциями. Все это были детские игры, разминка – предметы, которые можно сдать, просто выучив матерьял. Те, кого ждали испытания посерьезнее, в предсессионную пору вообще не появлялись в физическом мире. Один данилев однокурсник перед своей пятой сессией так переутомился, что Лильяне Евстафьевне пришлось на экзамене самой воссоздать ему плотное тело – у бедняги на это уже не хватало сил. Евстафьевна, зверь-тетка, долго смеялась, но, впрочем, валить зубрилу не стала.
Даниль заскочил в институт перед работой: его попросила Аннаэр. Просьба так изумила Сергиевского, что он согласился помочь просто ради того, чтобы понять, в чем дело. Непонятно было, во-первых, как и почему
Вышел Даниль перед дверями названной Аннаэр аудитории и сразу попал в толпу бледной и потной от страха публики. Вид публики его сначала изрядно потешил, а потом озадачил.
– Эй, - окликнул Даниль первого попавшегося студента. Тот сидел на полу и страдал, бессмысленно глядя в исписанную тетрадь.
– Что? – мученик науки поднял красные от недосыпа глаза.
– Что это тут у вас?
– Из огня да в полымя, - трагически сказал студент.
Даниль задрал брови и присел на корточки рядом с ним.
– То есть?
– Обрадовались мы, - объяснил студент с интонациями вселенской печали. – Зачет-то Лаунхоффер должен был принимать. А его нет. Эрдманн за него, аспирантка его. Обрадовались мы. А она, су… суровая девушка. Еще хуже. Ящеру-то хоть наплевать на все, а ей – нет.
– Опаньки, - резюмировал Даниль.
Стало ясно, в чем дело. Такое, конечно, могло иметь место только в сумасшедшем вузе вроде МГИТТ. Эрик Юрьевич, отправляясь куда-то по своим загадочным, но неизменно срочным делам, вызвонил Аннаэр с работы. Отказаться Мрачная Девочка не смогла.
Последние несколько лет она занималась узкими научными проблемами для диссертации и чистой практикой в клинике; простые, основополагающие вещи, как это обычно случается, Эрдманн забыла, затем-то и потребовался ей учебник. А поскольку Аннаэр была исключительно ответственным человеком, то покидать аудиторию даже на пару минут (и оставлять без присмотра разложенные на столе билеты) она не решалась и позвонила Данилю.
Но где Ящер?
С какой стати он оставил Аннаэр принимать зачет вместо себя?!
…Студент тяжко вздохнул и успел уже снова уткнуться в тетрадь, когда Даниль всучил ему пресловутый учебник.
– На, - сказал он. – Зайди в аудиторию и передай ей. Скажи, от Сергиевского.
– Да я вас узнал…
– Не трясись, - думая о другом, ободрил Даниль, - она ответственных любит и тебя запомнит. А я пойду. Пора мне.
– Лад… - донеслось в спину.
Сергиевский не стал дослушивать. Внутри института через точки обычно не перемещались, но он чувствовал, что надо спешить. Он вылетел в холле, едва не сбил с ног Ильваса, в преподавательской ипостаси шедшего принимать историю, и кинулся к окну вахты.
Вахтенная бабушка, стерегшая на проходной журналы и ключи от аудиторий, была существом искусственным; написал ее программу Андрей Анатольевич, и малая эта мелочь вышла из его рук такой обаятельной, что и всего МГИТТ уже нельзя было представить без вахтенной бабушки. Она день-деньской развлекалась вязанием разных вещей, а довязав, дарила тем, кто казался ей наиболее симпатичным. Ажурную черную шаль Вороны, славную тем, что Ворона все время ее роняла, связала именно она, а сам Ларионов носил бабушкин шарф.