Хирургия без чудес. Очерки, воспоминания
Шрифт:
К вечеру в госпиталь приехал армейский хирург В. А. Русанов. Вместе с ним мы закончили оперировать тяжело раненных в живот и грудь. Не спали трое суток; глаза слипались от усталости. Подбадривали себя крепким чаем. Иногда на короткое время удавалось навестить раненых в госпитальном отделении. Здесь шла настойчивая, упорная борьба за жизнь тех, у кого оперировали живот, грудь и голову. Медицинские сестры не отходили от них ни днем, ни ночью: переливали кровь, физиологический раствор, удаляли скопившуюся жидкость из плевральной полости, подбинтовывали,
Поодаль лежали раненые с огнестрельными переломами рук и ног. Они были закованы в гипс и не могли обойтись без посторонней помощи. Их обслуживали легкораненые: кормили, поили чаем, подавали им «утку». Приходилось уговаривать раненых, особенно молодых парней, чтобы они, не стесняясь, просили «судно» или «утку».
Наконец, все раненые — стоило это нам огромных усилий — были обработаны. Некоторый порядок был наведен и в подразделениях госпиталя. Каждый врач и медсестра стали работать четко, без суеты.
Появилась возможность осмыслить наши действия при массовом поступлении раненых (с чем раньше мы не сталкивались) и уяснить для себя главный вопрос, почему все же в госпитале хоть на короткое время возникла растерянность, неорганизованность? Казалось, сделано было все возможное для надлежащей подготовки медицинского персонала.
Он действительно был хорошо обучен. Но ошибка заключалась, по–видимому, в том, что мы упустили необходимость заблаговременной тренировки к действиям всех врачей и медсестер госпиталя при массовом поступлении раненых. А здесь решающим являлась быстрая сортировка, обязательное разделение потоков тяжело и легкораненых, устройство для последних специальных перевязочных.
Штат госпиталя рассчитан на прием и обработку до 200 человек в сутки. При необходимости, как показал опыт, мы могли «справиться» и с 300–400 ранеными. Но когда сразу поступило около двух тысяч, сил не хватило. Резервов у нас не было. Между тем жизнь показала, что на фронте всегда нужно быть готовым к маневру, чтобы наилучшим образом использовать все имеющиеся возможности.
Правда, позже, но такие способы «маневрирования» силами и средствами санитарной службы во время крупных военных операций действительно появились.
В феврале 1943 года как–то утром перед зданием школы остановился вездеход. Из него вышли двое. По «шпалам» определили: военврачи 1-го ранга. Это были начальник санитарного управления фронта Н. П. Устинов и главный хирург фронта профессор Г. М. Гуревич. Я представился по форме, доложил обстановку в госпитале. Подробно рассказал, что сделано и какие меры принимаются, чтобы быстрее обработать раненых и подготовить их к эвакуации. Познакомил с размещением госпиталя, личным составом, с системой сортировки раненых, показал операционный и перевязочный блоки, эвакоотделение.
Мы договорились об эвакуации раненых и передаче нуждающихся в длительном лечении фронтовому госпиталю.
В целом работа госпиталя получила положительную оценку.
Вскоре большую часть раненых вывезли. Остались у нас одни нетранспортабельные (40
Обоих положили в анаэробную палату. Рядом оборудовали специальную перевязочную, приставили к ним лучших сестер. Состояние у них было тяжелое, температура доходила до 39 градусов. Оба жаловались на распирающие боли в месте ранения.
После широкого рассечения, переливания крови и введения противогангренозной сыворотки, а также после поясничной блокады у раненного в голень дело быстро пошло на поправку. У раненного же в плечо процесс неожиданно стал переходить на грудь и спину. Пришлось делать разрезы и там. Оперировать его приходилось по два–три раза в день, а в общей сложности он перенес около 13 операций!
Ценой упорной борьбы, длившейся целый месяц, руку удалось спасти и полностью сохранить подвижность.
Поставив на ноги раненых, перенесших газовую гангрену, вновь с благодарностью вспоминал А. В. Вишневского, научившего меня понимать раневой процесс с позиций нервизма и лечить тяжелые осложнения после огнестрельных ранений. Врач получает огромное удовлетворение, когда удается спасти жизнь и вернуть в строй раненого, перенесшего газовую гангрену.
Наконец, нам на смену прибыл фронтовой госпиталь, который до этого находился в свернутом состоянии недалеко от Камышина. Мы передали ему нетранспортабельных раненых и выехали на новое место, в район города Шахты. Там нас уже с нетерпением ждали. Медсанбат должен был срочно отбыть туда, где шли боевые действия дивизии.
Не успели разместиться и оборудовать помещение, как начали поступать раненые. Это были в основном бойцы кавалерийского корпуса, того самого, который еще недавно проходил поэскадронно мимо нашего госпиталя в Тормосин, направляясь в рейд по тылам врага.
Раненых привезли в санях закутанными в тулупы и полушубки. Повязки промокли, загрубели, издавали зловонный запах — видно, не хватало перевязочного материала, а может быть, и негде было их менять. Мы бережно снимали бойцов с саней, на носилках переносили в сортировочное отделение, поили горячим чаем, тех, кого можно, мыли в бане.
И вновь врачи и сестры трое суток без отдыха стояли у операционного стола. Мужество и выносливость раненых поражали: не слышалось ни стонов, ни криков, только лихорадочно блестели глаза, скрипели зубы…
К концу марта 1943 года уже на всем необъятном фронте от Черного до Баренцева моря обозначилось резкое изменеьие обстановки в пользу Советской Армии. Неся колоссальные потери, противник откатывался на запад.
Дороги уже развезло — ни проехать, ни пройти. А у нас находилось более 300 тяжелораненых. Вывезти их никак не удавалось — машины, не доходя до госпиталя, застревали. Мы оказывались отрезанными от продовольственных баз и фронтовых госпиталей. Через связных посылали тревожные сигналы в тыловые учреждения армии и фронта. Однако результатов не было.