Хищники (ил. Р.Клочкова)
Шрифт:
Нил не выдержал:
– Сидели на дереве? – обернулся он к Гаю. Перейти на «ты» Нил не мог.
Тот вскинул на лесника тяжелый взгляд, некоторое время помолчал, затем, усмехнувшись, кивнул.
– Куда мы? – спросил Осетров. Его угнетала неизвестность, и он все еще не терял надежды, что все это недоразумение. Может, директор что-то напутал, сгоряча делает не то, и если объясниться…
– Иди! – отрезал Гай.
Надежда угасла: Гай отдает отчет своим действиям. А он, Нил, в смертельной опасности.
Так они шли
«Что в нем? – задумался Нил.– Еда? Значит, решил укрыться в тайге, залечь, как медведь в берлоге, а потом, когда шум утихнет, выбраться на оживленную дорогу, затеряться?… А рюкзак – на меня… Хочет таким образом сэкономить свои силы?»
…Росло чувство голода. Участился пульс. Слабость и головокружение. «Только бы не обморок, только бы не потерять сознание»,– думал Нил. А скоро ко всем его страданиям прибавилось еще одно – жажда. Пить хотелось сильнее и сильнее. Нил двигался, словно в бреду. Ноги заплетались, перед глазами стояла белая пелена, в которой вертелись, кружились странные существа с хвостиками. Как в увеличенной под микроскопом капле воды.
Вода… Брызжущий фонтанчиками пузырьков лимонад. Пахнущий коркой ржаного каравая горьковато-кислый квас в запотевшем кувшине из погреба. Мать знала рецепт, переданный бабкой. Квас был такой ядреный, что несколько глотков хватало, чтобы утолить любую жажду. Мать клала в него хрен.
Неужели он больше никогда не увидит мать? А она даже не будет знать, где искать его тело? Вот сейчас Гай прикончит его, столкнет в болото и… Когда Нил был маленький, на пасху они приходили на шамаюнское кладбище, приносили яйца, крашенные в отваре луковой шелухи, синькой или квасцами. Оставляли на могиле. Отцу…
«Но почему я не должен жить?– с какой-то тупой злостью спрашивал себя Нил.– Я умру, а Гай останется все тем же директором, будет собирать у себя лесников, произносить речи, писать приказы. Летом встречать в районе вертолет, на котором прилетит Чижик… А я ее не увижу. За что?»
– За что? – повторил он вслух, валясь на землю и почти теряя сознание.
Несколько мгновений тишины и покоя. Нилу показалось, что так он будет лежать на мягкой теплой земле вечность и никто не помешает его отдыху. Но когда он открыл глаза, то увидел над собой Гая.
Встретившись со взглядом Нила, Гай слегка отпрянул. Осетров сел.
– За что? – в упор спросил он.
– Ненавижу! – зло процедил сквозь зубы Гай, а затем сделал жест карабином: встать!
Нил продолжал лежать.
Вдруг Гай посмотрел куда-то в сторону и вверх. Теперь и Нил явственно различил стрекочущий звук.
«Вертолет! –
Но директор резко схватил Нила за предплечье и потащил к чахлым березкам. Едва они укрылись под их сень – низко пролетела большая стрекоза, обдав землю упругими струями воздуха. Осетров с нескрываемой тоской посмотрел вслед вертолету. «Геологи, наверное»,– подумал он. А Гай уже заставлял, требовал идти дальше…
Пройдя открытое место, они вступили в болото. Через топь, покрытую предательской ряской, была проложена кем-то гать. Наверное, давно, потому что бревна почернели, набухли, кора отстала и болталась на них, словно струпья.
«Кто же Гай? – в который раз спрашивал себя Нил, осторожно, ощупью продвигаясь по хлюпающим бревнам.– Враг? Но это же не на границе, где все четко – свой, чужой…»
Граница… Там всегда был рядом Николай Балан. Где ты, певучий, веселый молдаванин, который не пропустит ни одной лошади, не похлопав ее ласково по шее, даже захудалой деревенской клячи? Николай говорил: нет некрасивых лошадей, есть некрасивые всадники…
Из болота то тут, то там торчали пучки молоденьких березок. А Осетрову почему-то вспомнилось, как они с Баланом однажды лежали в засаде над распадком, приникнув к холодным осенним камням. На другой стороне, по их расчету, тоже в валунах залегли нарушители границы. Нил боялся спускать Рекса: убьют. А выманить врагов, сделать так, чтобы они выдали себя, надо было во что бы то ни стало. И в то же время не обнаружить своего местонахождения. Николай придумал: столкнул камень. Зашуршал, потек вниз камнепад. И тут же с той стороны раздалась автоматная очередь: сдали нервы…
Нил вдруг забыл о Балане, о той изнурительной погоне. Говорят, можно видеть затылком. Осетров всем своим существом ощутил опасность. Она словно разлилась в воздухе, осязаемо обволокла его.
«Сейчас пальнет,– напрягся он, как струна,– но здесь должно быть сильное эхо. Вот там, за болотом, в урочище Белталык…»
И он опять вспомнил, как в Белталыке, по рассказам старожилов, белобандиты в гражданскую расстреливали красных партизан. Место там особенное – впадина, выстрелов не слышно уже за двести метров. Значит, там, где красных партизан, и его…
Нил замедлил шаг, прислушиваясь к каждому шороху сзади.
«Гай тоже наверняка знает о Белталыке,– подумал лесник.– А урочище будет метров через триста… Значит, до смерти осталось триста метров…»
Осетров стал мысленно считать. Вот осталось уже двести пятьдесят метров… Двести… Сто пятьдесят… Сто…
Вдруг до него донесся щелчок бойка о патрон, затем резкий передерг затвора. Нил, не разворачиваясь, сделал два-три прыжка назад. Налетел плечом на дуло карабина, и Гай, отброшенный резким неожиданным толчком, упал в вязкую трясину. Карабин отлетел в сторону и исчез в ржавой болотной воде.