Хит сезона (сборник)
Шрифт:
Я поставила кадр из второй серии и чуть не вскрикнула от радости.
Лицо мужчины было задрано кверху – он в этот момент смотрел на потолок после моего крика. И то ли свет из окна падал чуть ярче, то ли этот кусок пленки оказался чуть чувствительнее, но я ясно различила характерные черты очень знакомой мне маски Мефистофеля – обведенные кругами выразительные глаза, острые торчащие вверх уши, маленькие, как у козленка, рожки надо лбом. Можно было даже разглядеть щетину на левой половине лица, там, где не
– Красивая, наверное… – прошептал Рома, и я тут только обратила внимание, что хорошо видно и лицо женщины.
Оно, как ни странно, не казалось – несмотря на то что смотрели мы негативное изображение – таким страшным, как тогда, когда я подошла к ней проверить, жива ли она. Лицо, конечно, было искажено предсмертными судорогами и удушьем, но сохраняло какую-то особенную красоту, которая просвечивала и через страдания.
«Молодец, Ромка! – подумала я. – Не каждый сумел бы по этому негативу понять, что она была красивой женщиной».
Что-то в лице мужчины было необычным. Конечно, лицо убийцы обычным вообще не назовешь. Мы однажды чуть не поссорились с Маринкой из-за теории Ломброзо, когда я неосторожно заявила, что в убийцах есть какая-то ненормальность – в их психике, я имею в виду. Маринка тогда, присоединив меня к знаменитому, но заблуждавшемуся итальянцу, разнесла нас обоих в пух и прах. Но я и сейчас продолжаю считать, что в лицах убийц есть что-то, по чему их можно узнать еще до совершения убийства. Впрочем, когда я начинаю об этом думать, то прихожу к выводу, что половину людей, которые тысячами встречаются мне за день на улицах Тарасова, запросто можно причислить к потенциальным убийцам, настолько их лица обезображены сегодняшней жизнью в России.
Но в чертах лица этого Мефистофеля было что-то другое – не нарочито злодейское выражение (какое же еще может быть у маски Мефистофеля!), а что-то, чего я никак не могла уловить…
Помог Виктор.
– Цвет? – спросил он.
– Что? – не поняла я.
– Пленка – цветная? – пояснил он свой вопрос.
– Точно! – воскликнула я. – Цвет! Молодец, Витька! Конечно, пленка цветная! Разве ты сам не видишь? Впрочем, снимок темный, и трудно понять, что изображение цветное. Но ты прав! Именно – цвет! Вот я и смотрю – что же меня смущает в этом Мефистофеле?
– А ну-ка скажи, какой цвет волос у Арнольда Салько, который играл вчера Мефистофеля? – спросила я Ромку. – Ты же видел его вчера на сцене!
– Темный… – неуверенно произнес Рома. – Кажется, черный.
– Эх ты! «Кажется»! – передразнила я мальчишку, который опять-таки покраснел. – Ну а ты что скажешь?
Я посмотрела на Виктора.
– Какие волосы у Митрофанова-Салько, который приходил к нам в редакцию?
– Куда? – тут же переспросил Ромка, но я только отмахнулась от него рукой.
– Брюнет! – сказал Виктор твердо,
– Конечно, брюнет! – воскликнула я. – А на снимке что?
Мы все втроем уставились на изображение на стене. На негативе голова мужчины была темной!
– Я не понял, – сказал Рома. – Ну и что?
– Не-га-тив! – по слогам сказала я ему. – У брюнета волосы были бы здесь светлыми!
– Так, значит, тогда это не Салько! – сделал вывод Рома.
– Гениально! – оценила я. – Но вопрос в том – кто же это тогда?
Я толкнула Виктора в бок.
– Спорим, не угадаешь, – сказала я, – какого цвета у него волосы.
– Блондин, – сказал Виктор. – Светло-желтый. Как пшеница.
– Рыжий! – воскликнула я и подставила ему руку. – Спорим? Шампанское на всех!
Виктор молча шлепнул меня по руке – поспорили! Я была уверена, что шампанское купит Виктор.
– Осталось только отпечатать, и узнаем, кто из нас прав, – сказала я. – Давай, Витя, распечатай этот негативчик. И еще одна к тебе просьба…
Виктор посмотрел на меня вопросительно.
– Раз уж это не жена Салько, узнай, что там с его женой. Тебя учить не надо, как я поняла, профессию свою не забыл, надеюсь? А, взвод разведки?
Виктор промолчал, но мне показалось, он недоволен, что я в присутствии посторонних говорю о том, что он доверил только мне одной.
– И еще, попроси Кряжимского зайти в морг, пусть посмотрит на убиенного дядю Васю, на лицо пусть взглянет, прикинет, много ли он пил? Не могло ли убийство в театре быть обычной пьяной дракой? И еще мне сказали, что он дружил с Арнольдом Салько, может быть, ему удастся поговорить с кем-то, кто хорошо знал этого дядю Васю.
Виктор кивнул головой – понял, мол, сделаю.
– И выясни, пожалуйста, что там с Маринкой? – попросила я, видя, что он собирается идти. – Связь будешь держать с ним… – Я показала пальцем на Ромку. – Он будет сидеть на телефоне.
Виктор вопросительно посмотрел на меня.
– Да, да, знаю, что меня объявили в розыск! – воскликнула я. – Но не могу же я сидеть здесь сутками! Я с ума так сойду!.. Да не волнуйся ты, не полезу я на рожон…
Выпроводив Виктора, я повернулась к Ромке и сказала:
– Ну, давай показывай, где тут у твоей мамы хранится косметика…
Мне тоже пора было загримироваться. Но, уж конечно, не под Мефистофеля, к внешности которого у меня теперь было стойкое отвращение.
Глава 4
Я сидела перед зеркалом и занималась тем, что уродовала свое лицо косметикой до полной неузнаваемости. Ромка стоял рядом и смотрел на меня с ужасом. Для него, наверное, было открытием, что женщины могут менять внешность. Прямо на глазах у мужчин.