Хитон погибшего на кресте
Шрифт:
– А если зададут подобный вопрос? – продолжал сомневаться Пилат в благоразумии собеседника.
– Человек обязан говорить правду.
– Занятие не самое лучшее. Часто оно заканчивается большими или малыми неприятностями. В твоем случае откровенность может стоить жизни. Надеюсь, ты меня понял…
Пилат давно осознал, что приговорил к смерти несчастного не суровый закон, а зависть и осторожность высоких иудейских иерархов. В худшем случае он обычный сумасшедший… Впрочем, не совсем обычный, – Пилат чувствовал за Иисусом какую-то неведомую силу. Но легче от этого не стало…
Важность приговора прокуратор понял уже потому, что едва он закончил допрашивать обвиняемого, как пожаловал
Пилат взял под стражу Иисуса, но понимал, что долго тянуть с принятием решения он не сможет.
И тут Пилату пришла замечательнейшая (как ему самому показалось) мысль. Он был страшно недоволен Иродом за убийство Иоанна – демонстративное, во исполнение женского каприза, без дозволения на то римского прокуратора. С другой стороны, он не мог наказать Ирода, так как тот пользовался расположением императора Тиберия. А хотелось бы…
Поступок Пилата внешне выглядел вполне естественным, так как Иисус происходил из Галилеи, а эта область подчинялась Ироду. Как раз Ирод накануне Пасхи прибыл в Иерусалим и остановился в Хасмонейском дворце.
Пилату как раз донесли, что Ирод ужасно боялся Иисуса; кто-то внушил этому царьку, что Иисус и есть воскресший пророк Иоанн Креститель. И вот Понтий Пилат приказал отправить Иисуса Ироду, с тем чтобы тот расследовал дело и вынес приговор. Поскольку тетрарх не имел права вынести смертный приговор, и во второй раз уж точно не решится на противозаконное действо, то сей пророк останется жив. По замыслу отношения Ирода должны безнадежно испортиться с иерусалимскими первосвященниками или с Тиберием. В любом случае тетрарх окажется в безвыходном положении.
Ирод оказался умнее, чем рассчитывал Пилат. Спустя недолгое время люди тетрарха привели Иисуса обратно прокуратору. Пророк был одет в новую праздничную одежду, умащен благовониями.
– Наш господин не нашел вины за этим человеком, – передал слова Ирода один из сопровождающих.
Такое совпадение мыслей даже расположило Пилата к тетрарху. Но вопрос с пророком так и остался нерешенным.
Первосвященник, словно надоедливая муха кружил подле прокуратора. Его писклявый голос стал ненавистен Пилату. Он никогда не видел иерарха в таком состоянии. Всегда горделивый, властный – он даже с римским наместником держал себя надменно. Ранее прокуратор спокойно переносил эту надменность, потому что первосвященник имел огромную власть на этой, непонятной ему земле. Каиафу не любили иудеи, но покорно исполняли его волю; его приказы принимали как должное единоверцы в Европе, Азии, Африке – словом, где бы они ни находились. Он был истинным властелином, и римский наместник, абсолютно не уязвляя собственного самолюбия, исполнял все его просьбы, иногда звучавшие как приказ. Прокуратор чувствовал силу и власть человека, за которым не стояли легионы, который едва ли когда держал в руках меч – это невольно внушало уважение… До сегодняшнего дня.
– Он должен немедленно умереть, – твердил едва не плачущий иерарх. Казалось, еще немного, – и он упадет перед римлянином на колени.
– Я не уверен в виновности бродячего философа, – промолвил Пилат, почти открыто наслаждаясь растерянностью высокого гостя.
– Помилуй, прокуратор! – вскричал еврей. В следующее мгновение он и сам осознал, что ведет себя неправильно. Чтобы добиться желаемого, Каиафа наконец предпринял попытку усмирить свои разбушевавшиеся эмоции и начать убеждать
– Кого помиловать? – изобразил недоумение Пилат. – Я тебя не отправлял на казнь, а этого человека мгновение назад ты просил не миловать, но казнить немедленно.
Первосвященник не обратил внимания на шутку даже из вежливости, не до них ему было.
– Именно немедленно, иначе римская провинция окажется в огне.
– Что за угроза?! Я имел с ним беседу, и человек, крови которого ты жаждешь, показался мне самым безобидным из тех, кого я знал. Разве римский прокуратор может отправить человека на смерть, будучи не уверенным в его вине?
– Ты самый справедливый человек на земле! Ты никогда не нарушишь закон в угоду даже, пусть простит меня Тиберий, императору, – первосвященник почтительно склонил голову на последней фразе. – Я не принес тебе золота за благоприятное решение вопроса не потому, что пожалел, но потому, что бесполезно. Но разве не заслуживает смерти тот, кто объявил себя царем иудейским?
– Он не считает себя им. Иисуса не интересует богатство и власть. Поверь моему опыту.
– Власть его огромна. Иудеи верят, что Иисус может спасти от болезней, от голода, что может подарить им вечное счастье. Они чтут его как посланника Бога.
– Я слышал, что он творит только добрые дела. Неудивительно, что такого человека любят. Но никто, кроме тебя, не утверждал, что он недоволен нынешним тетрархом, либо императором. За добрые дела нельзя убивать.
Понтий Пилат, конечно, подозревал, что иудейские священники и старейшины уже приговорили Иисуса и не остановятся ни перед чем, пока не добьются своего. Вернее, приговорил их страх, их опасение, что народ пойдет за Иисусом, а они – лучшие люди Иудеи – окажутся не удел. В доме своего тестя первосвященник Каиафа произнес, что лучше одному человеку умереть за народ, чем погибнуть народу из-за одного человека.
– Его почитают как царя Иудеи. И в один страшный день чернь возложит на голову Иисуса корону, – предположил священник.
– Если кто-то произнесет, что ты, первосвященник, желаешь короны, значит ли это, что топор ликтора должен отделить твою голову от туловища? Нельзя казнить человека за то, чего он не делал.
Пилат никогда не испытывал таких трудностей, принимая решение. Он привык действовать мгновенно в пылу битвы; там по-иному поступать нельзя: для воина промедление – смерть, для военачальника – поражение. Тиберий в общем-то не ошибся в выборе: на государственной должности он в конце концов научился мыслить едва ли не с быстротой военачальника. Но это был один из тех немногих случаев, когда любое решение казалось наихудшим.
Ему не хотелось ссориться с первосвященником, а также иудейской знатью, которая воспылала лютой ненавистью к безобиднейшему человеку. Их власть над умами и сердцами иудеев была огромной, отказ первосвященнику мог пошатнуть римское владычество на Ближнем Востоке. Пилат вспомнил, какие надежды возлагал Тиберий на него, и он не мог их не оправдать. Дело даже не в том, что император не простил бы ему мятежа в этом благодатном крае…
С другой стороны, он не видел никакого преступления за человеком, крови которого возжаждали первосвященник и еврейские старейшины. Более того, человек был глубоко симпатичен и мог оказаться полезным в будущем. Пилат все же надеялся, что этот человек наделен даром исцеления и что его возможности со временем можно будет использовать по собственному усмотрению. Прокуратор надеялся найти общий язык с этим безобидным пророком, хотя на первых допросах его стремления не нашли понимания у Иисуса. А Тиберий, по слухам, страдал многими болезнями…