Хитрый Панько и другие рассказы
Шрифт:
— Паренек! Как тебя звать?
— Меня? Ивась.
— Входи ко мне.
Ивась пошел было, но Сафат, большой, коренастый мужик, остановил его:
— А ты, гнида, куда? Твое место на печи! Где это видано, чтобы хозяева стояли у порога, а такого сопляка к божку пускать? Не по правде это, мы такого не потерпим.
— Погоди, Сафат, — успокоил его Стрибог, — как только я с этим парнем закончу, сразу же первого тебя позову.
Сафат еще что-то сердито пробурчал, но Стрибог не слышал, он взял Ивася за руку и ввел в комнату.
— Говори,
Ивась — пятнадцатилетний парень — с любопытством взглянул на божка, да и сказал не задумываясь:
— Я желал бы иметь большую железную булаву, и чтоб мне такое право дали — свободно убивать любую муху, где только я ее увижу, и чтобы мне за это ничего не было.
Очень удивился Стрибог, потому что никак не мог додуматься, зачем Ивасю всё это понадобилось. И спросил Ивася:
— Зачем тебе это?
Ивась ответил не задумываясь:
— Перво-наперво, убил бы я этой булавой муху на лбу у Сафата — за то, что он не хотел меня сюда впустить; или, к примеру, вот если бы у меня кто корову захватил на потраве, так я бы на нем сразу же муху шлепнул.
Так говорил Ивась и даже весь раскраснелся от радости.
Стрибог сразу же выпроводил его.
Вошел Сафат, злющий, и заговорил сердито:
— Пять лет у меня с братом тяжба из-за хаты, а я больше судиться не хочу. Свою половину я дарю старшему богу, Перуну, но только пускай он ее забирает сейчас же. Пусть ударит в нее громом, пускай моя половина хаты в пепел обратится, а вместе с ней — и половина брата. Хочу, чтобы мое желание исполнилось сейчас же!
— А ты что так дерзко со мной разговариваешь? — сдвинул брови Стрибог.
— Я не знаю, дерзко или не дерзко, но знаю одно, что это должно исполниться сейчас же, раз я приношу в дар свою половину хаты самому старшему божку. У меня своя голова на плечах, и я хорошо знаю, что кому и куда идет.
— Опомнись, Сафат! — оборвал Стрибог. — С кем ты так говоришь? Я божок. Я сделаю лишь то, что захочу.
— Эва! Немножко оно не так! — закричал Сафат, — Коль вы уж сюда пришли, то незадаром! Вы получаете свое жалованье. Сейчас задаром никто ничего не раздает. Вам велено больше нам дать, чем вы всем даете. Я не такой дурак, как другие. Мне должно быть отдано то, что я хочу… Нет, так я уж знаю, куда обратиться!
Стрибог нахмурился так, что даже потемнело в хате, а Сафат, насколько был сначала храбр, настолько сразу же перетрусил и скис.
— Простите меня, глупого, милостивый боженька! Я больше не буду, — заговорил он елейно и стал пятиться из хаты.
Стрибог уже отчаялся, что не сможет выполнить приказа Перуна и не удастся ему поладить со смеречивчанами.
«Попробую поговорить с войтом», — подумал он и подозвал войта.
— Послушай-ка, войт, я считаю тебя самым разумным человеком.
— Что правда то правда, да народ больно глуп, — ответил тот.
— Вот и хочу я тебя спросить, что я должен сделать для вашего села, для всех смеречивчан?
— Хорошо, —
Успокоился Стрибог и подумал: «Наконец-то договорюсь до дела!»
— Я скажу милостивейшему боженьке, — продолжал войт, — чего нашему селу надо, только бы мои слова выслушали.
— Говори, все будет, как пожелаешь.
Войт даже улыбнулся от радости. Подошел поближе к божку и прошептал ему на ухо:
— Нашему селу надо, чтобы к нам пришли господа и лавочники, а люди чтоб все обнищали. Да еще нашим селянам надо, чтобы разрешено было их палками колотить. Лучшего не придумаешь!
Даром что божок, но и он испугался, услышав такое.
— Как это? Что ты мелешь?
— Вы, пресветлый боженька, еще не поняли. Вот я вам все объясню дочиста, тогда увидите, что иначе с нашими людьми ничего не выйдет.
— Говори!
— Я все скажу, только отойдем вот сюда, в угол.
Когда отошли, войт зашептал Стрибогу:
— Общество уже не хочет меня старостой, а поэтому я и сам не хочу, хоть бы меня и выбрали. Пускай же теперь все разорятся вконец, тогда я им скажу: «Так-то! Не хотели меня старостой, пусть теперь управляет вами паршивый панок!.. Ты вот, когда я был войтом, был хорошим хозяином, — а теперь ты господский холоп! Не хотел слушаться моего ласкового слова — слушай теперь господскую палку!» Вот чего нашим людям надо. Пусть же они это вскорости и получат.
Стрибог даже вспотел, так утомила его эта беседа. Он решил больше никого не впускать к себе, и сам вышел на площадь. Стал посреди толпы, взлетел немного вверх и обратился к народу:
— Слушайте, смеречивчане и смеречивчанское общество! Из всех людей, которые меня просили, ни один не получит желаемого, потому что все они просили дурного. Вы должны понять, что явился я к вам не для того, чтобы людей обижать, а чтобы людям добро делать. А каждый из вас только и думает, как бы обидеть ближнего своего.
— Истина, святая истина! — крикнул один мужик из толпы. — Это очень плохой народ. А мне, думаете, лучше? Вот я имею десять моргов земли, а у вдовы Варвары ничего другого нет, только маленький клинышек рядом с моей. Что я ей посоветовал: «Уступи мне, говорю, глупая, этот клинышек, ведь ты с него не имеешь никакой выгоды, потому как моя скотина весь твой посев топчет». Так, думаете, что послушала? Куда там! Ну, не злодейский ли это народ?
— Молчи, когда я говорю! — закричал Стрибог.
— Я только для того говорю, — ответил мужик, — что полезно послушать, как меня такая голодранка обижает. У меня еще есть одно дело, но это я, пожалуй, после скажу.
— Слушайте же, — продолжал дальше Стрибог, — и пусть больше никто меня не перебивает! Да слушайте внимательно, чтобы вы меня хорошо поняли. Просите у меня такого, что для всех вас было бы на пользу.
— Да оно уж так, — отозвалась какая-то баба, — если каждый в отдельности плохого желал, то и все разом того же пожелают.