Хижина дяди Тома (другой перевод)
Шрифт:
— Смешно судить о чувствах этих… людей по нашим собственным чувствам, — сказала третья дама.
— О, вы совершенно не знаете их, если так говорите! — воскликнула первая собеседница. — Я родилась, воспитывалась среди негров и знаю, что их чувства так же глубоки, а может быть, даже глубже наших.
— По воле самого провидения африканцу положено быть рабом и выполнять самую тяжкую работу! — вмешался в разговор джентльмен в черном, торжественный и серьезный вид которого обличал в нем служителя церкви.
— Желал бы я знать, где это сказано, — заметил человек высокого роста, стоявший поблизости.
— Пути
— Ну что ж, отлично! Будем выполнять священную волю провидения и покупать негров! Не так ли, сэр? — И говоривший повернулся к Хеллею, который, прислонившись к дверям и засунув руки в карманы, внимательно прислушивался к разговору.
— Итак, — с нескрываемой иронией продолжал высокий джентльмен, — мы обязаны подчиниться воле провидения. Негров можно продавать, за ними разрешается охотиться и угнетать их. На то они и созданы богом! Какая успокоительная точка зрения, не правда ли, чужестранец?
— Я никогда не задумывался над этим, — ответил Хеллей. — И я ничего не могу сказать по этому поводу. Я занялся торговлей, чтобы заработать себе на жизнь. Если это грех — я успею своевременно покаяться.
— А пока что вы стараетесь не задумываться над этим? Подумать только: как полезно изучать Писание! Если бы вы, подобно этому почтенному джентльмену, хотя бы только читали Библию, вам не пришлось бы даже беспокоить себя мыслями о покаянии. Вы просто произнесли бы: «Да будет проклят…» — ну, как его там? И могли бы, не тревожась, заниматься своими делишками.
И высокий джентльмен, тот самый честный скотопромышленник, с которым читатель познакомился в таверне в Кентукки, усевшись на место, закурил. Ироническая улыбка снова скользнула по его длинному сухощавому лицу.
Служитель церкви приготовился было что-то возразить скотопромышленнику, но пароход неожиданно остановился, и все общество ринулось к борту, желая узнать, какая это пристань.
В ту самую минуту, когда пароход пристал к берегу, какая-то негритянка, еле дождавшись, когда спустят сходни, расталкивая толпу, взбежала на палубу и бросилась к помещению, где ютились негры. С криком обхватив руками шею «товара», поименованного в списке «Джон, 30 лет», она разразилась слезами и рыданиями.
Это была его жена.
Молодой человек с умным и честным выражением лица стоял в стороне и, скрестив на груди руки, молча наблюдал за этой встречей. Неожиданно повернувшись к Хеллею, находившемуся подле него, он произнес голосом, срывающимся от волнения:
— Друг мой, как смеете вы, как можете вы вести такую торговлю? Взгляните на этих несчастных! Я счастлив, что скоро встречусь с женой и детьми, но тот же пароходный колокол, который, дав сигнал к отправке парохода, приблизит минуту нашей встречи, навсегда разлучит этих несчастных супругов. Подумайте об этом!
Работорговец отошел, не произнеся ни слова.
Усевшись поудобнее и достав бумажник, Хеллей занялся подсчетами: способ, к которому охотно
Пароход плавно отошел от берега и, пыхтя, двинулся вниз по реке. Мужчины продолжали беседовать, женщины занялись рукоделием, дети резвились вокруг них.
Однажды, когда пароход остановился около небольшого кентуккийского городка, Хеллей сошел на берег.
Том, которому разрешалось иногда подниматься на палубу, чтобы подышать свежим воздухом, подошел к борту и взглянул на пристань. Вскоре он увидел Хеллея, который торопливо шел к пароходу, ведя за собой темнокожую женщину с маленьким ребенком на руках. Она была одета опрятно, казалась веселой и оживленно болтала с негром, который нес за нею небольшой сундучок.
Пробил колокол, машина загудела, пароход дал свисток и медленно поплыл по реке.
Женщина устроилась на носу среди багажа и занялась ребенком. Она забавляла его, все время что-то приговаривая.
Пройдясь несколько раз по палубе, Хеллей подошел к женщине и, усевшись около нее, вполголоса заговорил с нею.
Том заметил, что мрачная тень скользнула по лицу женщины, и услышал, как она с горячностью сказала:
— Не верю! Не хочу верить! Вы просто смеетесь надо мной!
— Если не веришь, взгляни на эту бумагу, — сказал Хеллей, вытаскивая какой-то документ. — Это акт о продаже, подписанный твоим хозяином. Я заплатил за тебя изрядную сумму, можешь мне поверить.
— Нет, нет! — воскликнула женщина. — Мой хозяин не стал бы так обманывать меня! Это невозможно!
— Раз ты не хочешь мне верить и не полагаешься на мои слова, спроси любого, кого захочешь. Эй, сэр, будьте столь любезны, прочтите-ка эту бумагу!
— Это акт о продаже, — взглянув на бумагу, сказал пассажир, к которому обратился Хеллей, — акт, свидетельствующий о том, что нижеподписавшийся Джо Фосдайк передает вам в собственность девицу Люси и ее ребенка. Акт составлен, как мне кажется, по всем правилам закона.
Возгласы женщины привлекли к ней внимание окружающих, и около нее собралась толпа. Работорговец в коротких словах объяснил причину ее возбуждения.
— Он сказал мне, что я поеду в Луисвилл и буду служить кухаркой в трактире, где работает мой муж, — твердила женщина. — Вот что сказал мне хозяин, и вы не убедите меня, что он солгал.
— Но он продал вас, бедная женщина, — произнес один из пассажиров, с жалостью посмотрев на нее. — Тут никакого сомнения быть не может.
— Незачем больше говорить об этом, — сказала женщина, внезапно затихнув, и, словно успокоившись, повернулась спиной к любопытным. Прижав к груди ребенка, она опустилась на какой-то ящик и устремила в речную даль взгляд, полный безнадежности.
— Видите, она уже успокаивается, — сказал Хеллей пассажирам. — Она примирится со своей судьбой.
Женщина не шевелилась. Легкий ветерок, овевая ее голову, несколько освежал ее. Она видела, как последние лучи заходящего солнца разбросали по воде золотые блики. До слуха ее доносился веселый смех, но на сердце ее словно тяжелый камень навалился. Ребенок, поднявшись на ножки, принялся ручонками гладить ее лицо. Он подпрыгивал, откидывался назад и, лепеча что-то непонятное, казалось, пытался ее утешить.