Хижина дяди Тома
Шрифт:
Со старухой покончили быстро. Ее купил за бесценок собеседник Гейли. Толпа стала расходиться.
Негры, сжившиеся друг с другом за долгие годы, окружили несчастную мать, которая так убивалась, что на нее жалко было смотреть.
– Последнего не могли мне оставить! Ведь хозяин столько раз обещал, что уж с ним-то меня не разлучат! – горестно причитала она.
– Уповай на господа бога, тетушка Агарь, – грустно сказал ей старик негр.
– А чем он мне поможет?! – вскрикнула она с рыданием в голосе.
– Не плачь, мама, не плачь! –
– Да бог с ним, с хозяином! Альберт, сынок мой… последний, единственный! Как же я без тебя буду?
– Ну, что стали? Возьмите ее! – сухо сказал Гейли. – Все равно она своими слезами ничего не добьется.
Старые негры, действуя и силой и уговорами, оторвали несчастную от сына и повели к повозке ее нового хозяина.
– Ну-ка, идите сюда, – сказал Гейли, подталкивая купленный товар.
Потом он вынул из кармана наручники, надел их на негров, пропустил через кольца длинную цепь и погнал всех троих к тюрьме.
Несколько дней спустя Гейли благополучно погрузил свои приобретения на пароход, ходивший по реке Огайо. Эти негры должны были положить начало большой партии, которую он и его подручные намеревались составить по пути.
Пароход «Красавица река», вполне достойный той прекрасной реки, в честь которой он был назван, весело скользил вниз по течению. Над ним сияло голубое небо, по его палубе, наслаждаясь чудесной погодой, разгуливали расфранченные леди и джентльмены. Все пассажиры чувствовали себя прекрасно, все были оживлены – все, кроме рабов Гейли, которые вместе с прочим грузом поместились на нижней палубе и, по-видимому, не ценя предоставленных им удобств, сидели тесным кружком и тихо разговаривали.
– Ну как, молодцы? – сказал Гейли, подходя к ним. – Надеюсь, вы тут развлекаетесь, чувствуете себя неплохо? Кукситься я вам не позволю. Гляди веселей! Нет, в самом деле! Будете со мной по-хорошему, и я у вас в долгу не останусь.
«Молодцы» хором ответили ему неизменным «да, хозяин», которое уже много лет не сходит с уст несчастных сынов Африки. Впрочем, вид у них был далеко не веселый. Они любили своих жен и детей, матерей и сестер, тосковали о потерянных семьях, и «глядеть веселей» им было не так-то легко.
– Моя жена, бедная, и не знает, что со мной случилось, – сказал один из этих «молодцов» (обозначенный в списке как «Джон – 30 лет»), кладя Тому на колено свою закованную руку.
– Где она живет? – спросил Том.
– Неподалеку отсюда, у хозяина одной гостиницы, – ответил Джон и добавил: – Хоть бы разок ее повидать, пока жив!
Том тяжело вздохнул и попробовал, как мог, утешить несчастного.
А наверху, в салоне, царили мир и уют. Там сидели отцы и матери, мужья и жены. Веселые, нарядные, как бабочки, дети резвились между ними.
– Мама, знаешь, – крикнул мальчик, только что прибежавший снизу, – на нашем пароходе едет работорговец, везет негров!
– Несчастные! –
– О чем это вы? – спросила ее другая леди.
– На нижней палубе едут невольники, – ответила та.
– И они все закованы, – сказал мальчик.
– Какое позорное зрелище для нашей страны! – воскликнула третья леди.
– А мне кажется, можно многое сказать и за и против рабства, – вступила в разговор изящно одетая женщина, сидевшая с рукодельем у открытых дверей своей каюты. Ее дочка и сын играли тут же. – Я была на Юге, и, доложу вам, неграм там прекрасно живется. Вряд ли они могли бы так жить на свободе.
– Вы правы до некоторой степени, – ответила леди, слова которой вызвали это замечание. – Но надругательство над человеческими чувствами, привязанностями – вот что, по-моему, самое страшное в рабстве. Например, когда негров разлучают с семьями.
– Да, это, конечно, ужасно, – сказала изящная дама, разглядывая оборочки на только что законченном детском платье. – Но такие случаи, кажется, не часты.
– Увы, слишком часты! – с жаром воскликнула ее собеседница. – Я много лет жила в Кентукки и Виргинии и столько там всего насмотрелась! Представьте себе, сударыня, что ваших детей отняли у вас и продали в рабство.
– Как же можно сравнивать наши чувства и чувства негров! – сказала та, разбирая мотки шерсти, лежавшие у нее на коленях.
– Следовательно, вы их совсем не знаете, сударыня, если можете так говорить! – горячо воскликнула первая леди. – Я среди них выросла. И поверьте мне, эти люди способны чувствовать так же, как мы, если не глубже.
Ее собеседница проговорила, зевнув:
– В самом деле? – и, выглянув в иллюминатор, в виде заключения повторила: – А все-таки в неволе им лучше.
– Сам господь бог судил африканцам быть рабами и довольствоваться своим положением, – сказал солидного вида джентльмен в черном священническом одеянии.
Тем временем «Красавица река» продолжала свой путь. Пассажиры развлекались кто как мог: мужчины беседовали друг с другом, гуляли по палубе, читали, курили, женщины занимались рукодельем, дети играли.
На третий день, когда пароход остановился у пристани одного небольшого городка в Кентукки, Гейли сошел на берег, так как у него были здесь кое-какие дела.
Том, которому кандалы не мешали понемножку двигаться, стоял у борта, рассеянно глядя вдаль. И вдруг он увидел Гейли, быстро шагавшего к причалу в сопровождении какой-то негритянки. Она была очень прилично одета и несла на руках маленького ребенка. За ней шел негр с небольшим сундучком. Оживленно переговариваясь со своим носильщиком, женщина поднялась по трапу на пароход. Зазвонил колокол, машины охнули, закашлялись, и «Красавица река» отчалила от пристани.
Новая пассажирка пробралась между ящиками и тюками, загромождавшими нижнюю палубу, нашла себе место и весело защебетала, играя с ребенком.