Хижина в горах

Браун Сандра

Он обдумал, не стоит ли отложить расправу до отъезда Эмори, когда ей не будет угрожать опасность. Но после случая с Лизой, когда он и ее братья объявили друг друга врагами, он уже не мог предсказать, что они сделают дальше. Он почувствовал, что откладывать больше нельзя, что он должен действовать, пока возможность не будет упущена.

Только такая клятва, как та, которую он дал самому себе относительно Нормана и Уилла Флойдов, смогла заставить его выскользнуть из-под мягкой и тяжелой руки Эмори, лежавшей на его животе.

Он

не видел ее до тех пор, пока не вышвырнул Нормана на улицу и не вышел следом за ним. Женщина смотрела на него, остолбенев от ужаса, но он пришел к Флойдам с определенной целью, и даже ее отвращение не могло остановить его.

Он сделал то, что требовалось, и этого уже не вернуть. Он бы не смог ничего изменить, даже если бы хотел. И он не жалел о сделанном. Жалел он лишь о том, что Эмори видела, как он это сделал.

И это стало ее последним впечатлением о нем. Свежая кровь на его руках, на оттенок темнее, чем кровь на его душе.

Отъехав от дома Флойдов, он остановился возле хижины только для того, чтобы зайти внутрь и вынести вещи Эмори. Он положил сумку-пояс ей на колени, а она даже не моргнула в знак благодарности.

Во время долгого пути до Дрейкленда она смотрела прямо перед собой, крепко сжав руки. Вполне вероятно, что она боялась даже жестом разбудить зверя, которого она видела на свободе.

В пригороде он остановил пикап в кармане шоссе и заглушил мотор.

– Через полмили будет заправка. Ты можешь позвонить оттуда, чтобы тебя забрали.

Он перегнулся через ее колени, открыл отделение для перчаток, куда он положил ее мобильный. Ранним утром, пока он беззвучно перемещался по хижине, собирая вещи спавшей Эмори, он задумался, стоит ли возвращать ей телефон. Он провел с ней ночь, которую не забудет до самой смерти. В своих фантазиях он миллион раз вернется к ней.

Но недоверие стало его второй натурой. Он решил не отдавать ей телефон до последней минуты.

Протянув Эмори мобильный, он предупредил, что зарядил его.

– Но я был бы тебе благодарен, если ты позвонишь с него через какое-то время, чтобы у меня была фора.

Женщина посмотрела на телефон, как будто не узнавая его, потом подняла глаза на своего спутника.

– Ты совершенно сбил меня с толку. Я тебя не понимаю.

– Ты и не можешь меня понять, даже не пытайся.

– Ты специально приехал к ним в дом, чтобы избить их.

– Да. И думаю, они меня ждали. Норман спал в шезлонге, но дробовик лежал у него на коленях.

– Он мог бы убить тебя.

– У него недостаточно быстрая реакция.

– Ты что-то ему сказал. Что-то вроде: тебе только кажется, что ты пропустил все веселье в Виргинии. О чем ты говорил?

– Тебя это не касается.

– Это меня касается! Я видела, как ты почти до смерти избил двух человек.

– Они это заслужили.

– Возможно, за то, что они сделали с Лизой, но…

– Забудь

об этом, Док.

– Скажи мне хоть что-нибудь, – голос Эмори дрогнул, – хоть как-то объясни.

Серебряный брелок, лежавший в кармане его джинсов, жег ему ногу словно горячий уголек. Она так его и не хватилось. Безделушка была слишком маленькой и ненужной, чтобы она заметила ее исчезновение, а для него это было сокровище. Частичка ее, которая отныне принадлежала ему.

Было бы только справедливо, если бы и он дал ей что-то взамен. Но дать ей то, что она просила – объяснение, – он не мог.

После долгого молчания на ее глаза навернулись слезы.

– Кто ты?

По тону он понял, что ей хочется узнать нечто большее, чем его имя.

Он отвернулся и посмотрел в ветровое стекло. Ему отчаянно хотелось хотя бы еще раз прикоснуться к ней, почувствовать, как раскроются ему навстречу ее мягкие губы. Но если он это сделает, то ему будет намного труднее ее отпустить.

Поэтому он призвал на помощь нечувствительность, которой он вооружался, чтобы проживать день за днем. Когда он снова перегнулся через колени Эмори, то только для того, чтобы открыть ей дверцу. Он открыл ее и махнул рукой:

– Пока, Док.

Женщина продолжала смотреть на него с непониманием. Он прикрылся маской замкнутости. Наконец Эмори выбралась из пикапа и закрыла дверцу. Он уехал.

Теперь он догадывался, что она сделала все так, как он ее просил, и не стала сразу же кому-то звонить, потому что лишь час спустя он услышал по радио в грузовике сообщение о том, что она нашлась.

Он очень рисковал, возвращаясь в город. Она могла сообщить властям модель и цвет его пикапа, возможно, даже запомнила номерной знак и тоже его не утаила.

Но он не думал, что Эмори его сдала, и не только потому, что хотела защитить его, но чтобы защитить себя саму от скандала и неловкости. Чем больше она расскажет о нем, тем больше ей придется рассказать о себе и о том времени, которое они провели вместе. Он не верил, что она решится публично в этом признаться.

Но он гадал, сколько она откроет мужу в разговоре наедине.

К пузатому помощнику шерифа, который помог Эмори выйти из машины, присоединился другой, охранявший ее в пути. Они встали по бокам Эмори, защищая ее, пока она медленно, шаркая, шла через толпу к отделению скорой помощи. Она не поднимала головы, пряча лицо от объективов, и даже не взглянула в его сторону.

Если бы она все-таки увидела его, указала бы она на него и обвинила в том, что он ее похитил? Или сделала бы вид, что он просто еще одно лицо в толпе, незнакомое ей лицо, которое она не целовала, которое не прижималось к ее грудям, не касалось ее промежности, когда она кончила?