Хлеб Гиганта
Шрифт:
— Это даже модно, — засмеялась Джейн.
— Но странно, Джейн, у меня всегда было чувство, что, несмотря ни на что, я ей дорог.
— Возможно, так оно и есть. Она просто еще не доросла до тебя, Себастиан. Этот швед на твоей вечеринке сказал одну очень верную вещь — про то, что быть разделенными во времени еще страшнее, чем быть разделенными в пространстве. Нет ничего безнадежнее, чем опоздать или обогнать друг друга по возрасту. Можно быть созданными друг для друга, но родиться в неподходящее время. Звучит глупо? Думаю, когда ей будет лет тридцать пять, Джо полюбит тебя — такого, какой
Себастиан смотрел на огонь. Был холодный февральский день, длинные языки пламени лизали уголь. Джейн ненавидела газ.
— Джейн, а тебе не приходило в голову, почему мы с тобой не влюбились друг в друга? Платоническая дружба не всегда возможна И ты так привлекательна В тебе столько соблазна, завуалированного, но от этого не менее явного.
— Может, при нормальном положении вещей так бы и произошло.
— A y нас ненормальное? Подожди-ка, я понял, что ты хочешь сказать. «Черта подведена».
— Именно. Если бы ты не любил Джо...
— А ты не...
Он остановился.
— «Не» что?—спросила Джейн. — Ты ведь знаешь, да?
— Полагаю, что да. Ты не против, что я заговорил об этом?
— Нисколько. Если что-то уже произошло, какой смысл умалчивать об этом?
— Ты из тех людей, Джейн, кто верит, что, если очень сильно чего-то захотеть, это произойдет?
Джейн задумалась.
— Нет, вряд ли. Столько всего происходит по велению свыше, без твоего ведома, что нет надобности — как бы это сказать — искать самому. Скорее так — когда тебе уже предложено что-то, ты можешь выбрать это либо отказаться. Это судьба Но когда выбор сделан, нужно следовать ему, не оглядываясь.
— Это в духе греческой трагедии. Ты, Джейн, Электра до мозга костей.
Он взял книгу со стола
— Пер Гюнт? Я понял, ты погружаешься в образ Сольвейг.
— Да, это скорее ее опера, чем Пера. Знаешь, Себастиан, Сольвейг — замечательный образ. Она невозмутима, спокойна, но в то же время так непоколебимо уверена в том, что ее любовь к Перу — единственное, что имеет значение на земле и на небесах. Она знает, что нужна ему, хотя он об этом и не говорит. Он бросает ее, предает, а она делает так, что его предательство оборачивается самым веским доказательством его любви к ней. Кстати, этот фрагмент троицких песнопений10 у Радмагера просто великолепен. Знаешь — «Благослови того, кто жизнь мою благословил!» Показать, что любовь мужчины может превратить тебя в бесстрастную монахиню, — это чудесно, но трудно.
— Радмагер доволен тобой?
— Иногда А вчера, наоборот, послал меня к черту и тряс до тех пор, пока у меня чуть зубы не выскочили. Но он был прав, с другой стороны. Я пела все не так — как в дешевой мелодраме. А надо, чтобы звучало само чувство — сдержанно, — Сольвейг должна быть нежной и хрупкой, но в то же время очень сильной. Такой, как Радмагер описал ее в первый же день, — снег — и великолепный чистый узор его падения.
Она заговорила о работе Вернона
— Он почти закончил. Хочу, чтобы он показал ее Радмагеру.
— А он согласится?
— Надеюсь. Ты слышал?
— Только фрагменты.
—
— Сперва я хочу услышать твое мнение, Джейн. Твое мнение не менее весомо, чем мое, во всем, что касается музыки.
— Необработанно. Слишком много всего — в том числе многообещающего. Он еще не научился обращаться с материалом — но материала много — тонны. Ты согласен?
Себастиан кивнул.
— Абсолютно. Я уверен, как никогда, что Вернон — как бы это сказать — революционизировал музыку. Но грядет нелегкое время. Ему придется столкнуться с тем, что все, что он написал, не является коммерческим проектом.
— Ты имеешь в виду, что это невозможно поставить?
— Вот именно.
— Это мог бы сделать ты.
— Из соображений дружбы?
— Вот именно.
Себастиан встал и принялся ходить взад-вперед.
— Я считаю, что это неэтично, — сказал он наконец.
— А еще ты не хочешь выбрасывать деньги на ветер.
— Чистая правда.
— Но ты мог бы позволить себе это, даже не заметив убытка
— Я всегда замечаю выброшенные на ветер деньги. Это задевает, так сказать, мою гордость.
Джейн кивнула.
— Я понимаю это. Но я не думаю, Себастиан, что это будут выброшенные деньги.
— Моя дорогая Джейн...
— Не спорь со мной, пока не услышишь, что я предлагаю. Ты хочешь сделать несколько «элитных» постановок в своем маленьком Холборнском театре этим летом, так? Очень хорошо, поставь в июле — скажем, недели на две, «Принцессу в башне». Не делай оперную постановку (кстати, не говори об этом Вернону, да ты и не скажешь, ты не идиот), поставь ее как мюзикл. Сделай необычные декорации, используй невероятные световые эффекты — это твой конек, я знаю. Русский балет — вот на что ты должен ориентироваться — это задаст тон спектаклю. Пригласи хороших исполнителей — привлекательных, чтобы на них было приятно смотреть. И теперь, отбросив ложную скромность, могу добавить вот еще что: успех тебе обеспечу я.
— Ты — в роли Принцессы?
— Нет, малыш, в роли штопальщицы кукол. Это таинственный, роковой образ — образ, который будет притягивать и гипнотизировать. Партия штопальщицы кукол — это самое лучшее, что создал Вернон. Себастиан, ты всегда говорил, что я умею играть. Именно потому, что я умею играть, я буду петь в Ковент-Гардене в следующем сезоне. Я обеспечу тебе сенсацию. Я знаю, что могу играть, а игра в опере дорогого стоит. Я смогу — я заворожу людей, — они смогут чувствовать. Опере Вернона не хватает драматизма Предоставь это мне. А что касается музыки, вы с Радмагером внесете свои предложения — если он к ним прислушается. Музыканты в этом смысле — дьяволы, всем известно. Так что постановка возможна, Себастиан.
Она подалась вперед, ее лицо было одухотворенно. Выражение лица Себастиана казалось, наоборот, бесстрастным, как всегда в те минуты, когда он напряженно думал. Он одобрительно посмотрел на Джейн, взвешивая все за и против. Он верил в Джейн, в силу ее таланта и магнетизма, в ее удивительную способность накалять эмоции на сцене.
— Я подумаю, — сказал он осторожно. — В том, что ты говоришь, кое-что есть.
Джейн вдруг рассмеялась.
— И ты задешево меня получишь, Себастиан, — сказала она