Хлеб
Шрифт:
И давно уже безделушка, памятный пустячок, недорогая поделка кустаря приковали к себе внимание банков и кабинетов министров. Потому что за безделушкой стоят сотни миллионов, если не миллиарды долларов в свободной валюте! Экономисты точно определили, что гостиницы, питание и транспорт поглощают только половину туристских расходов. Номера отелей не могут быть пугающе дорогими, обычно большой прибыли они не приносят, а то и убыточны. (Наша гостиница «Москва» в этом отношении — не исключение: в шестьдесят третьем году, например, номера дали семьдесят тысяч рублей убытка, его покрыли вспомогательные службы.) Но вторая половина расходов — вот где главная прибыль хозяев! Эта половина складывается из трат на сувениры, а также на развлечения и напитки. Пусть только треть второй половины расходуется на памятные покупки — и то сумма выручки в мире приближается к
Разговор с Владимиром Ивановичем Бабкиным заставил меня перелистать блокноты своих туристских поездок. Поневоле заключишь: возникла целая методика сувенирного промысла; что, где, как, кому продать — обдумано и взвешено.
Марокко, удивительный город Фес, средневековый арабский базар. Мастер, он же торговец, просит за поделку из тисненой раскрашенной кожи вдвое дороже, чем такая же с виду вещица стоит в современном магазине. «Но это же ручная работа! Хотите, при вас буду делать». Все правильно. Ручная работа — как не предпочесть ее холодному машинному изделию, потому что сделают при вас, с какой-то вариацией в орнаменте, вы становитесь как бы участником работы. Хотите или нет, а мысль, что народ в лице расторопного кожевника лично для вас готовит славную вещицу, поневоле придет в голову. Продавай этот малый по магазинной цене — он завтра пошел бы по миру…
Один из посетивших Рим рассказывал: «Сидит старуха, настоящая сивилла, продает антикварное. «Эта брошь — семнадцатого века, эта медаль — пятнадцатого, эта гемма — четырнадцатого…» — «А какая же вещь, синьора, самая старая?» Сверкнула глазами: «Самая старая — я, синьор!» Как было у нее хоть что-нибудь не купить!» Это к мучающему наших искусствоведов и руководителей промыслов вопросу: «Что нужно народу — поделка или подделка?»
Сестра Болгария. Сувенирные салоны — сущее разорение. В Пловдиве, Тырнове, Несебыре — всюду особый выбор. Чеканка, резьба по дереву, тканье, керамика, карнавальные куклы с бубенцами у пояса, эмаль… В 1963 году, когда стал оперяться «Балкантурист», газеты и радио несколько недель взывали: «Всех, кто знает ремесла, приглашаем на регистрацию». Испытания помогли отобрать подлинных мастеров, им дали материал для работы. Поделки стали принимать оценочные комиссии, они определяют и путь реализации (на валюту продавать или на левы). Ханжеством было бы упрекать за такое разделение: валюта нужна стране для индустриализации. Мастера высшего класса получили привилегии творческих работников, они освобождены от всевластия «вала», даже от подоходных налогов. Работа «валютного» ремесленника оплачивается вдвое, а то и втрое дороже работ среднего уровня. И вот диво: в считанные годы болгарская деревня, поселок, городок «вспомнили» ремесла, угасшие еще чуть ли не при турецком иге. Следствием экономической помощи промыслу стала ощутимая тяга молодежи в деревню: сын с фабрики возвращается к отцу, который теперь хорошо зарабатывает, и расцветает естественная передача ремесленных навыков от отца к сыну.
Закон современного сувенирного рынка — производство и продажа уникальных, присущих только данной местности изделий. Этим достигается важное для коммерции: покупает и не профан в искусстве, и тот, кто просто следует моде; учтено и отвращение покупателя к «массовке», желание приобрести вещь с ярким индивидуальным оттенком. В чести — факсимиле мастера. Штамп, пресс серьезных доходов сейчас не дают. Обострена тяга к экзотичности форм, к национальному колориту, к старине вообще, и тяга эта творит с кустарным промыслом, казалось бы, немыслимое. Мексика, например, «вспомнила» традиции давно забытого ацтекского искусства! Учтем эту способность ремесленников «вспоминать» для дальнейшего разговора.
И работники «Интуриста», и сотрудники Министерства культуры, местной промышленности, Института художественной промышленности охотно рассказывают о тягостных безобразиях, творящихся в сувенирном деле. Специально созданная для продажи памятных вещей фирма «Березка» свой товарооборот держит в основном на спиртном. Даже превосходное сырье — янтарь — мы обрабатываем так безвкусно, что поделки не берут, сырье стала у нас покупать ФРГ, а уже у нее «Березка» покупает оправленный янтарь. Стоит пустить фабрику сувениров, как она через квартал-другой сползает на пластмассовую, поролоновую или иную «массовку». А то и пуговицу начнет гнать, товаров нехватка, а план по валу жмет… Тезис о расцвете народного искусства у нас часто подкрепляется цифрой медалей всемирных выставок. В Брюсселе промыслы действительно получили пятьдесят
Защита художественных промыслов обычно строится на аргументе, что «ни мастер берестяных кружев, ни игрушечник, вырезавший деревянных лошадок или кузнецов, ни старушка ткачиха не подорвут экономических устоев нашего государства» (Ю. Арбат). С таким же успехом можно доказывать безвредность для государственной экономики добычи нефти!
Давление финансовых органов на кустарей привело к тому, что финансисты теперь не могут привлечь в бюджет огромное количество свободной валюты. Тут уж подлинный подрыв если не устоев, так государственных доходов. Вмешательство бесчисленных организаций, в том числе и милиции, в деликатное и хрупкое дело привело к тому, что не используются громадные ресурсы рабочей силы, сдерживается рост товарной массы; что к поре, когда расцвет туризма создал особо благоприятные условия для кустарных промыслов, прикладные художества оказались в бедственном положении.
Первой причиной бед работники перечисленных выше органов называют разорванность промыслов между ведомствами: у семи, дескать, нянек… Действительно, прикладное искусство, как область беззащитная и на экономику якобы не влияющая, стало тем полем, на котором бюрократические дарования развернулись во всю мощь и ширь. Безнаказанная игра в переброску, наивная вера в то, что самое главное — кому подчиняться, создает лабиринт, удручающий своей бессмысленностью. Было время — «Северная чернь» числилась, как Мстёра, по ведомству бытового обслуживания, а лаковая миниатюра Федоскина проходила по управлению полиграфии. Совнархозы ликвидированы, и «Северная чернь» — в Министерстве приборостроения. В бытовом обслуживании теперь заонежские вышивальщицы. Палех принадлежит Художественному фонду, а единоутробная сестра его Мстёра — Министерству местной промышленности. Что касается игрушки, то они в легкой промышленности. Подчас дочернее предприятие проходит не по тому ведомству, что головное. Бесконечная, угрюмая, тупая игра…
Экономическая автономность и слитность художественных промыслов — условие совершенно необходимое. Но не стало бы создание крупной фирмы под названием, допустим, «Русский сувенир» еще одной перестройкой! Если не оградить такую фирму от вируса догматизма, если не распространить на художественные промыслы реалистические принципы стимулирования, чуткости к рынку, особого внимания к качеству, провозглашенные экономической реформой, — все останется суетой сует. К чему, однако, эти оговорки?
Начальник главного управления народных художественных промыслов и производства сувениров Министерства местной промышленности Федерации В. А. Артемов считает:
— Проблему сувениров решат только крупные заводы. Нужно строить их! А денег пока не дают.
Сотрудница Министерства культуры СССР, отвечающая за промыслы, сетует:
— В Туве и на Памире еще есть камнерезы и гончары, которые делают интересные вещи. Но они пока не организованы, не объединены.
Это контуры программы, на которой так и лезет «массовка», штамп, в которой творческие особенности мастеров заведомо будут нивелироваться. Ленинградский художник Василий Михайлович Звонцов особенно дорожит одним сувениром, купленным под Бухарой у старушки узбечки. Бабушка сама слепила этого дивного зверя, чудно раскрасила его — не то лось, не то тапир какой-то… «Это слон», — сказала она Звонцову. Если старуху «организовать», ознакомить ее с анатомией слона и велеть держаться «жизненной правды», такой «слон» больше не родится.
Художественный промысел, если это впрямь изобразительный фольклор, необходимо должен иметь своей питательной средой широкие массы народа. Если и нужен пропуск в фольклор, то им могут быть только талант, одаренность, просто способности, наконец. Проверка «пропусков» все-таки привилегия покупателя. Это вовсе не значит, что промыслу не нужны квалифицированные советчики и наставники в лице искусствоведов, оценщиков, подлинных знатоков. Промысел рожден в крестьянской избе: дома, известно, углы помогают. Но умельцы, надомники, неорганизованные кустари, во времена оно создавшие ремесла, — на какое место они могут претендовать в сувенирном деле? Или, без обиняков, какова механика вытеснения мастера, если он почему-то «не организован?»