Хлопок одной ладонью

Звягинцев Василий

Ляхов дернул его за ремень назад и снова бросил гранату. Так оно надежнее будет.

— Теперь пошли!

Перипетии скоротечного боя в закрытом помещении плохо поддаются последующей реконструкции. Каждый помнит, как он бежал, стрелял, падал, в него стреляли и что в какой-то момент, как правило, внезапный, все вдруг кончилось. Точно так же и Ляхов, который никем и ничем не командовал, а метался по этажам и коридорам, стрелял навскидку и искал, где же тут могут прятать Максима, не думая, удастся ли ему самому уцелеть в бессмысленной круговерти штурма.

Снаружи

дом казался не слишком большим, но сколько же у него внутри комнат, тупиковых и проходных, коридоров, лестниц, чуланов… Архитектор в девятнадцатом веке совсем не задумывался, какие проблемы он создает потомкам, которым здесь придется драться в двадцать первом.

Каждую секунду ждешь пули в лоб или в спину, гранатного взрыва под ногами, а при этом еще нужно тактически мыслить…

На лестничной площадке между вторым этажом и мезонином Вадим столкнулся с ефрейтором, который в прошлом рейде упрекнул его в неточном цитировании Гумилева.

Короткевич подталкивал перед собой стволом автомата растрепанную женщину с потным, в разводах пороховой копоти и обычной грязи лицом.

— Стоп! Кто такая, откуда, куда ведешь?

Поблизости не стреляли, и можно было перевести дух.

— Не знаю, господин полковник. Выскочила навстречу, вверх бежала. В руке автомат, не нашей конструкции. Глаза безумные. Вроде как у той, в Тель-Авиве. Но живая. Я ее слегка стукнул, обезоружил. Автомат вон валяется, без патронов…

Ляхов и смотреть не стал, не до того. И так знал, какой и откуда. А вот что она вверх бежала — интересно. Может, со страху подвинулась умом, а может…

Кроме отнятого автомата на поясе у террористки висел еще и пистолет в аккуратной темно-коричневой кобуре. Вадим его вытащил. Нечто вроде «вальтера РР», но помассивнее, погрубее. «ПМ» советского производства, вспомнил он.

Он ткнул женщину стволом в подбородок, вздергивая лицо вверх. Прав ефрейтор, глаза не того. Но попробовать можно.

Вадим хлестко ударил ее по одной щеке, по другой. Сгреб в кулак плотную рубашку на груди. Встряхнул.

— Где человек, которого сегодня привезли? Ответишь, жить будешь! Там? Там? Там? — Он показывал пальцем вправо, влево по коридору, сопровождая каждый вопрос пощечиной. А как еще привести в чувство истеричку или остановить начинающийся реактивный психоз, если нет под рукой нужных медикаментов? Она, конечно, может ничего не знать, только вряд ли. Бабы вообще любопытны, а эта тем более, на рядового боевика не похожа. Каким-то краем, но к начальству причастна, если не сама начальница.

И когда он указал на дверь, ведущую в мезонин, в лице ее нечто дрогнуло. И глаза блеснули осмысленно.

— Держи ее, Короткевич! Руки свяжи и охраняй. Здесь стой. Я сейчас…

Дверь тоже крепкая, пусть и не железная, голыми руками ломать заморишься, снова взрывать — спрятаться негде.

— А ну, ефрейтор, общупай ее хорошенько. Ключ ищи, — крикнул он, пока что пытаясь поддеть ножом и отодрать планку, под которой должен скрываться язычок замка.

— Есть, господин

полковник, — Короткевич бросил ему желто-блестящий ключ с двумя бородками.

Хорошо, если он!

Оказалось, он самый. Ловко вошел в скважину, а женщина вдруг стала подвывать утробным каким-то, почти нечеловеческим звуком.

Такое мы тоже видали и слыхали, мельком подумал Ляхов, сообразила, теперь под одержимую косить будет.

— Короткевич, дай ей еще пару раз по роже…

Максим сидел на полу в углу комнаты, куда не могли достать пули ни с улицы, ни через дверь, пристегнутый у трубе отопления сразу двумя наручниками, за каждую руку отдельно. Рот заклеен широким куском пластыря. Лицо красное, будто у него приступ гипертонии.

Но главное, живой!

Вадим сдернул пластырь, не рассчитав усилия, Максим вскрикнул. Побриться он утром не успел, и пробивающаяся щетина крепко прихватилась клеем.

— Уф-ф, — Бубнов выдохнул воздух, задышал глубоко и жадно. — Насморк у меня, нос заложило, так чуть не задохнулся, противнейшая, скажу я тебе, смерть…

— Как же это ты так опять поймался? — спросил Ляхов, ковыряясь в замке браслета шилом от складного ножичка. Умелые люди, говорят, дамской шпилькой враз отпирают.

— А ты меня как нашел?

— Путем размышлений…

Наконец и у него получилось, наручники остались висеть на трубе, Максим встал, потирая запястья. А тут и стрельба окончательно стихла. Ляхов посмотрел на часы. На все про все ушло только девятнадцать минут. А казалось — час минимум. Так что если Тарханов сразу же выслал подкрепление, минут через пятнадцать будут. Да когда ж у нас было, чтоб совсем сразу? Наверняка то одно, то другое. В общем, кладем еще полчаса.

Спустились на первый этаж. Осмотрелись.

Нормально повоевали. Не так, конечно, как Уваров в Бельведере, но тоже впечатляет.

Колосов был жив, не ранен даже, но мрачен.

— Трое убитых, трое раненых, господин полковник. Один — тяжело.

— Сейчас посмотрим…

На трех раненых имеется целых два врача. Роскошно, можно сказать. Когда на одного врача сто раненых, это хуже.

А с военной точки зрения — в строю остались поручик, Короткевич и еще двое. Ну и они с Максимом.

— Что неприятель?

— Убито шестнадцать, пленных два. С этой, значит, три…

— А у них что, раненых нет? — удивился Бубнов.

— Откуда? — изобразил намек на улыбку Колосов.

— Ты свои секретные патроны не применял?

— Да ну, господин полковник! В закрытом помещении…

— Максим, посмотри раненых, а у нас еще дела есть, — он поманил поручика рукой. Отошли к окну с выбитыми стеклами, закурили.

— Помощь к нам идет, да когда придет… Свое дело мы сделали, что и настораживает…

— Не совсем понял, — осторожно переспросил Колосов.

— Опасаюсь я, что к «этим» тоже подкрепление подтянуться может, не двадцать же их на всю Москву было, и для кого они Бубнова похищали? Он тут явно на пересидке был.