Хлопушин поиск
Шрифт:
Ему никто не ответил. Все долго молчали, уставившись на огонь, прислушиваясь к тихому потрескиванию паркета в дальнем темном углу зала. Казалось, там ходит кто-то крадучись, на цыпочках. В печке вдруг громко выстрелило, и уголек вылетел к ногам ротмистра. Агапыч вздрогнул и перекрестился:
– Вот чертова пушка! Напугала.
Снова замолчали, думая каждый о своем, а в общем, об одном и том же.
«Что там, в степях, – думал Повидла, – держится ли еще Оренбург? Не переправилась ли уже через Сакмару пугачевская армия? Проберусь ли я обратно в свою крепость
Шемберг думал о Хлопуше. Управитель понимал, что он не может быть спокойным за свой завод, пока в окрестностях его находится этот пугачевский полковник.
«Где же бродит этот беглый каторжник? – беспокоился Шемберг и вздрагивал от неожиданной мысли:– Может быть, стоит он сейчас на соседней Баштым-горе и смотрит вниз, на освещенные окна нашего зала...»
Агапыч тоже думал о Хлопуше.
«Как бы мне увидеться с ним наедине. Я бы ему такое словечко шепнул – ай-ай! Да нет, разве увидишься. Может, весточку ему послать? А с кем? Петька Толоконников совсем обмишурился. Выдал себя со всеми потрохами. Ему теперь и носу Хлопуше нельзя показать. Убьет его Хлопуша, как пса смердящего. Ой, хорошо бы было, ежели бы кто из бунтовщиков пристукнул Петьку из-за угла. Много он лишнего знает. Выдаст, храни бог...»
Любимец управителя, яркий и пестрый, как клоун, попугай какаду сладко вздремнул под разговор. Наступившее молчание разбудило его. Он сорвался со своего кольца и, покрутившись под потолком, опустился на плечо Агапыча. Блестящие шнуры и галуны на венгерке ротмистра, видимо, раздражали заморского гостя. Разъяренно вздыбив перья на шее, махая крыльями и вытянув голову в сторону ротмистра, он кричал деревянно:
– Дур-рак... дур-рак... дур-рак...
– Экая противная птица, – сказал, поморщившись, Повидла.
Попугай повернул к нему голову, словно прислушиваясь, и, затянув глаза матовыми веками, произнес с почти человеческой ненавистью:
– Мер-рзавец!
От неожиданности ротмистр растерялся, а затем буркнул злобно:
– Я б такую гадость... в лепешку!
Испугавшись за своего любимца, Шемберг потянулся к бутылкам.
– Все эти неприятные разговоры о бунтовщиках плохо действуют на сон. Может присниться какой-нибудь ужасный кошмар, вроде этого чертовского Пугачева. Поэтому надо выпить. Что желает господин секунд-ротмистр? Ром? Портвейн? Малага?.. Пример?
– Давайте рому выпьем, – быстро сделал выбор Повидла.
И, крякнув после стакана крепкого рома, сказал:
– Скучища у вас здесь. Хоть бы биллиард был, я бы вас новой игре в три шара обучил. Стоп. А не поохотиться ли нам?
– О, мой бог, какое совпадение! – воскликнул обрадованно Шемберг. – Я только что имел намерение предложить вам очень интересную облаву.
– Облаву? – оживился ротмистр. – На кого, на лисицу?
– О, нет! На крупного зверя.
– На волков?
– Нет! Еще крупнее.
– Ого! Значит, на самого хозяина, на медведя?
– Опять не угадали.
– Да что же, черт возьми, у вас в горах слоны,
Шемберг выдержал паузу и отчеканил:
– На человека!
Ротмистр разочарованно откинулся на спинку кресла:
– Облава на человека? Что же, дело бывалое. А кто же сей двуногий зверь, беглый работный ваш или...
– Сей двуногий зверь есть проклятая каналья Хлопуша!
– Хлопу-уша? – безнадежно протянул Повидла. – Э, нет, на это согласия не даю. Ну его к бесу! Два раза ведь пытались мы ловить его, а он меж пальцев уходил. Скользкий, что налим. Опять даром горы облазишь да все ваши камни боками пересчитаешь. Хлопушу ловить, что по воде плетью бить. Только себя забрызгаешь.
– О, нет, господин секунд-ротмистр, – торопливо заговорил Шемберг. – Теперь ошибки быть не может. От шпиона нашего нам известно, где Хлопуша скрывается... Где он скрывается, господин Агапыч?
– На Карпухиной зимовке, – быстро откликнулся приказчик. – Это нам доподлинно известно.
– Ну, вот! Видите? Игра будет наверняка. За ним следит наш шпион. С Хлопушей скрывается еще один злодей, заводский работный Жженый, зачинщик бунта на заводе. Теперь мы их схватим наверняка.
– Нет! – Ротмистр упрямо покачал головой. – Опять без пользы измучаешь людей да казенную амуницию порвешь. И чего вы напрасно беспокоитесь? Три недели прошло после усмирения бунта...
Шемберг пожал насмешливо плечами. Усмирение бунта! А какой толк от этого усмирения? Работные, правда, притихли, но на работу не выходят. Сидят себе по избам. А пошлешь за ними нарядчиков – в горы, в лес убегают.
– Три недели я у вас живу, а кругом тишь да гладь. – Ротмистр отмахнулся. – Пустое вы затеваете.
– Хорошо! – К удивлению Агапыча, управитель легко сдался. – Пусть будет так, как решил господин секунд-ротмистр. Вам лучше знать, что надо делать, и довольно об этом говорить. Надоело! А сейчас я покажу вам, господин секунд-ротмистр, одну славную вещицу, которая вас, как солдата, весьма заинтересует.
– Посмотрим вашу вещицу, – откликнулся ротмистр, весьма довольный, что кончился неприятный для него разговор о Хлопуше.
Шемберг пошел к себе в спальню и вернулся с деревянным ларцем под мышкой. Отперев его, он вытащил и протянул ротмистру небольшой двуствольный пистолет строгой отделки. Единственным его украшением были курки в виде крылатых китайских драконов.
Глаза ротмистра жадно заблестели:
– Ого, бесценный Кухенрейтер! Э, да здесь и другой. Два родных брата. Откуда они у вас?
– Мой род идет от рыцарей Карла Великого! – гордо ответил Шемберг. – Все мои предки были военными. И на моей родине дворяне – тоже опора престола. Лишь мне не пришлось посвятить себя этому благородному занятию. Проклятая бедность!
– А за сколько, примерно, вы продали бы сии прелести? – любуясь отсветом пламени свечей на вороненой стали стволов, спросил ротмистр.
– Я их не продам и за сотню червонцев, – ответил управитель. – Это память о моем отце. Но я их отдам даром тому, кто приведет ко мне Хлопушу и Жженого.